Русская история и интеллигентская заумь

Мережковский однажды со свойственным ему преувеличением писал: "Восемь веков от начала России до Петра мы спали, от Петра до Пушкина просыпались, в полвека от Пушкина до Толстого и Достоевского, вдруг проснувшись мы пережили три тысячелетия западного человечества. Дух захватывает от этой быстроты пробуждения - подобной быстроте падающего в бездну камня".

Романы Мережковского о Юлиане Отступнике и Леонардо да Винчи хороши, они могут быть названы историческими романами отражающими эпоху. Но русские "Исторические романы" Мережковского о Петре и Александре Первом никакими историческими романами не являются. Историческая действительность в них искажена, подогнана под субъективный взгляд автора, точка зрения которого ясно выражена в словах, что Россия спала 800 лет до Пушкина.

Недавно я прочел интересную статью М. Раскатова об исторических романах Д. Мережковского "История по Мережковскому и по документам". Эта небольшая статья настолько интересна, так ярко рисует образ Мережковского как "исторического романиста", что я привожу ее целиком.

"...Либеральная критика превозносила Димитрия Сергеевича Мережковского как выдающегося исторического писателя-философа за верность документальным данным, художественный вкус и глубину мыслей. Романы Мережковского это, мол, та же история!"

Так ли это? Критика критикой, а попробуем разобраться и мы сами.

Возьмем всего три страницы из его романа "14 декабря" (книгоиздательство "Русская Земля". Париж. 1921. Стр. 42-44), гласящие следующее:

"Лейб гвардии дворянской роты штабс-капитан Романов Третий, - чмок" - так шутя подписывался под дружескими записками и военными приказами Великий Князь Николай Павлович в юности и так же иногда приговаривал, глядя в зеркало когда оставался один в комнате.

В темное утро 13 декабря, сидя за бритвенным столиком между двумя восковыми свечами перед зеркалом, взглянул на себя и проговорил обычное приветствие:

- Штабс-капитан Романов Третий? всенижайшее почтение вашему здоровью — чмок!

И хотел прибавить: "молодчина!", но не прибавил - подумал: "Вон как похудел, побледнел! Бедный Никс! Бедный малый! Pauvre diable! Je deviens transparent!"

Вообще был доволен своей наружностью. "Аполлон Бельведерский" — называли его дамы. Несмотря на двадцать семь лет, все еще худ худобой почти мальчишеской. Длинный, тонкий, как ивовый прут. Узкое лицо все в профиль. Черты необыкновенно правильные, как из мрамора высеченные, но неподвижные, застывшие. "Когда он входит, в комнату в градуснике опускается", - сказал о нем кто-то. Жидкие, слабо вьющиеся рыжевато-белокурые волосы, такие же бачки на впалых щеках; впалые темные большие глаза, загнутый с горбинкой нос; быстро бегущий назад, точно срезанный лоб; выдающаяся вперед нижняя челюсть. Такое выражение лица, как будто вечно не в духе; на что-то сердится или болят зубы. "Аполлон, страдающий зубной болью" - вспомнил шуточку Императрицы Елизаветы Алексеевны, глядя на свое угрюмое лицо в зеркале; вспомнил также, что всю ночь болел зуб, мешал спать. Вот и теперь - потрогал пальцем - ноет: как бы флюс не сделался. Неужели взойдет на престол с флюсом? Еще больше огорчился, разозлился.

- Дурак, сколько раз я тебе говорил, чтоб взбивал мыло как следует! - закричал на генерал-адъютанта Владимира Феодоровича Адлерберга или попросту "Федорыча", который служил ему камердинером. - И вода простыла! Бритва тупая! — отодвинул чашку и отшвырнул бритву".

Хороша картинка, нечего сказать! Только в ней никак не узнать красавца-Императора Николая Павловича кстати, — с детства всегда очень серьезного, замечательно остроумного, но не терпевшего пошлости, какую ему в своем романе навязывает Мережковский.

Мережковский поставил портрет Николая Первого пред кривым зеркалом и списал Императора не с портрета, а с изображения в кривом зеркале. Наружность получилась конечно искаженная, зато удовлетворяющая требованиям либеральной критики.

Как глубоко штатский человек, Мережковский не имеет никакого понятия, что значит военный приказ. Только поэтому и мог дописаться до того, что Великий Князь Николай Павлович якобы "шутя" подписывался под военными приказами "Лейб-гвардии дворянской роты штабс-капитан Романов Третий — чмок!". Это совершенно немыслимая вещь! С военным приказом не может быть ни малейшей шутки! Шутить изволит в своем романе только Мережковский.

Император Николай Павлович родился 25 июня прав. стиля 1796 года, то есть в 1825 году ему было не двадцать семь лет, а двадцать девять лет, что Мережковский даже не потрудился проверить по любому энциклопедическому словарю.

Мережковский даже не имеет представления, что генерал-адъютант может быть только при Государе Императоре. Великие же Князья не имеют ни генерал-адъютантов, ни флигель-адъютантов.

Генерал-адъютант, конечно, никогда не служит камердинером и в обязанности его не входит подавать взбитое мыло и горячую воду для бритья.

"Федорычем" Адлерберга Император Николай Павлович никогда не звал, но только "Эдя". Были однополчане по Лейб-Гвардии Московскому полку и вместе участвовали во взятии Парижа. Между собою были на "ты". Они были так дружны и Николай Павлович так ценил Адлерберга, что абсолютно исключается, чтобы когда-нибудь Он назвал Адлерберга "дураком". Это опять пошлая фантазия Мережковского.

"Адлерберг, граф, Влад. Феодор., ген.-ад., ген. от инф. (1792 - 1884) - читаем мы в "Военной Энциклопедии".

- При восшествии на престол им. Николая 1-го, 14 дек. 1825 А. был назначен фл. Ад. ЕИВ и принимал деятельное участие в трудах следств. комиссии по раскрытию тайных обществ и вообще по делу декабристов. В 1828 г. он сопровождал Государя в действ. армию и находился при переправе через Дунай при осаде Браилова и сдачи кр. Варны, за что произведен в г. м., с назначением в Свиту Е. В., а затем пожалован в г. ад."

...Николаи I, по духовному завещанию, назначил его своим душеприказчиком и оставил пенсию в размере 15000 руб. "С моего детства, сказано было в этом завещании, - два лица были Мне друзьями и товарищами; дружба их ко Мне никогда не изменялась. Ген. Адлерберга любил Я как родного брата и надеюсь иметь в нем по конец жизни неизменного и правдивого друга".

Александр II, в данном на имя А. рескрипте по случаю восшествия на престол, говорит, что Его Родитель питал к гр. А. беспредельную доверенность. "Пред вами не имел Он душевной тайны, - говорится в этом рескрипте, - с вами делил Он радость и горе. Его чистая прекрасная душа не могла не оценить ваших высоких достоинств, и Он, любя вас, как человека, радовался, что в подданном Своем нашел Себе друга..."

Согласуется ли все это, вся эта красота с пошлым макулатурно-историческим творчеством Мережковского? Тяп-ляп и вышел роман! Кто там разберется!..

Как известно, Дмитрий Сергеевич Мережковский - сын придворного лакея. Очень почтенного и, как вся Царская прислуга, преданного своим Хозяевам.

На свое счастье, он давно скончался, а то бы, прочтя приведенные нами страницы из 14 декабря , в ужасе б всплеснул руками.

Особенно доверяться историческим романам Мережковского, конечно, не следует.

Нет, Русь не спала восемь веков до появления солнечного гения Пушкина. В невероятно тяжелых исторических условиях она занималась упорным медленным накоплением физических и духовных сил. Пушкин - выражение этого многовекового духовного процесса, смысл которого остался скрытым для представителей русской интеллигенции, вся умственная, политическая и социальная деятельность которой есть стремление уничтожить плоды жертвенного служения предков идее самобытного национального государства и самобытной русской культуры.

"...В нацию входят не только человеческие поколения, но также камни церквей, дворцов и усадеб, могильные плиты, старые рукописи и книги, и чтобы понять волю нации, нужно услышать эти камни, прочесть истлевшие страницы", - писал Бердяев в "Философии неравенства", одной из немногих своих книг, которая будет полезна последующим поколениям. В ней же он писал и действительно мудрые слова: "...о воле нации говорят не только живые, но и умершие, говорят великое прошлое и загадочное еще будущее".

В других своих книгах Бердяев часто предстает пред нами как типичный русский интеллигент, последнее звено в ряде наследников Радищева. Ход мысли у Бердяева - типичный ход мысли русского интеллигента. Недаром в "Русской идее", этой типично интеллигентской книге по своим воззрениям на русскую историю и народ, Бердяев заявляет: "Сам я принадлежу к поколению русского ренессанса, участвовал в его движении, был близок с деятелями и творцами ренессанса. Но во многом я расходился с людьми того замечательного времени...". "...В моем отношении к неправде окружающего мира, неправде истории и цивилизации для меня имел значение Л. Толстой, а потом Карл Маркс".

"...Моя религиозная философия не монистическая, и я не могу быть платоником, как г. С. Булгаков, о. П. Флоренский, С Франк и др..."

"...Социальная проблема у меня играет гораздо большую роль, чем у других представителей русской религиозной философии, я близок к тому течению, которое на западе называется религиозным социализмом, но социализм этот решительно персоналистический. Во многом, и иногда очень важном, я оставался и остаюсь одинок.

Я представляю крайнюю левую в русской религиозной философии ренессансной эпохи, но связи с Православной Церковью не теряю и не хочу терять" (Бердяев. "Русская идея").

Бердяев понимал, какую роль играет прошлое для настоящего, но сам не пошел, как и все интеллигенты, слушать шепот истлевших русских летописей, могильных плит, молчаливые рассказы курганов и стоящих на них каменных баб.

Русским интеллигентам со времен Радищева и до наших дней был неведом этот сладостный молчаливый разговор с ушедшими в небытие поколениями русских людей.

"На друзьях, соратниках, учениках Н. Бердяева прежде всех других лежит тягостный долг защищать истину от Платона, защитить свободу от изменившего ей рыцаря", -писал Г. П. Федотов в журнале эсеров "За свободу".

Мережковский, классический русский интеллигент, конечно, считает, что до появления Пушкина Россия спала восемь веков. Мережковский, как русский интеллигент, знает, конечно, всю историю Вавилона, Египта, Индии, народов всех стран и эпох. Мережковскому доступно все.

Недоступно Мережковскому только одно - трезвый, беспристрастный взгляд на культурное прошлое своего народа. Заметивши все в истории Вавилона и других стран, Мережковский не соизволил ничего заметить на протяжении восьми веков Русской Истории, вплоть до эпохи Петра.

Типично интеллигентский или типично большевистский взгляд на русское прошлое. Разница только в сроках. Мережковский и другие интеллигенты считают, что Россия спала до Пушкина, а большевики, что она спала до появления интеллигента Ленина, родного внука Радищева.

Стоит ли опровергать эту антиисторическую интеллигентскую заумь. Стоит ли доказывать, что восемь веков до Пушкина Россия прожила напряженной религиозной и национальной мыслью, и только это дало возможность накопить ей духовные силы, необходимые для создания величайшей в мире Империи и создать духовную почву, на которой смог появиться Пушкин, а вслед за которым даже на искалеченной духовной почве смогли вырасти такие гиганты, как Достоевский.