И. Н. Андрушкевич.

 

ВЕЛИКАЯ СМУТА

 

 

 

Издательство "Наша страна", Буэнос-Айрес, 1995.

 

 

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

От издательства

Великая смута

Извращенные понятия

Технология культурной революции

Современные противоречия

Единственно спасительный для России комплекс идей

История, теория, практика

Редукция Белоруссии в рамках развала России

Коренная задача

Единственный правильный экономический курс

Конституция

Ярусы легитимности

Монархическая демократизация

Интервью: Самодержавная монархия в современном преломлении

Приложение: ответы на вопросы читателей

 

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

 

В настоящий сборник вошло двенадцать статей И. Н. Андрушкевича на политическо-экономические темы, которые были опубликованы в течение последних лет в газете "Наша Страна". Центральной темой этого сборника является анализ современной Великой смуты, в которую оказалась ввергнута наша страна, а также и указание конкретных альтернатив, исходя из нее.

После каждой статьи указаны номер и число газеты, в которой она была напечатана. В некоторых статьях сделаны незначительные кор­ректуры и добавления. *)

Кроме того, в состав сборника, в виде приложения, включено также и интервью "Нашей Страны", опубликованное в номерах 2129, 2131 и 2132 от 25 мая. 8 июня и 15 июня 1991 года, в ответ на вопросы группы чи­тателей из России, так как одним из его соавторов был И. Н. Андрушкевич, а по своему содержанию оно дополняет тему подобранных статей.

Наконец, включено также интервью, которое И. Н. Андрушкевич дал А. Антонову.

Название сборника, подбор статей и порядок их расположения осу­ществлены самим

автором.

И. Н. Андрушкевич сотрудничает в "Нашей Стране с 1970 года. Его первая статья "Монархия будущего" была опубликована передовицей в номере 1049 от 31 марта 1970 года. С тех пор в "Нашей Стране" было опубликовано больше сотни его статей на философские, политические, исторические и экономические темы.

Автор сборника родился в 1927 году, в Белграде, в Югославии. Его родители эвакуировались из России после гражданской войны. Учился в Первом Русском Великого Князя Константина Константиновича Кадетском Корпусе, в Белой Церкви, в Югославии. В Аргентине живет с 1948 года. В Буэнос-Айресе учился на журналистском и на философском (чистая философия) факультетах.

 

М. В. Киреев, издатель

 

*) Две статьи ("Великая смута" и "Извращенные понятия") были опу­бликованы в составе сборника "Макроистория'', вышедшего в издатель­стве "Благовест" в 1992 году в Новосибирске.

 

ВЕЛИКАЯ СМУТА

 

В передовице "Второе смутное время", в номере 2110 "Нашей Стра­ны" от 12-го января 1991 года (затем перепечатанной 31-го января в сан-францисской "Русской Жизни"), проводится ряд сравнений между совре­менным смутным временем и смутным временем 1698 —1613 годов. Од­новременно перечисляется и ряд основных различий между ними. Среди последних отмечается тенденция Второго смутного времени "замутить принципиальные начала, политические и экономические концепции, для того; чтобы нам трудно было найти выход из идеологических лабиринтов,

в которых мы оказались".

Именно это последнее отличие является самым существенным из всех. Так как оно не только обеспечивает продление во времени смуты, но также и невозможность выхода из нее, в правильном направлении.

Действительно, первая смута была поверхностной, Формальной. Сму­та была в государстве, но не в совести и сознании людей, а значит и общества. Поэтому и было так сравнительно легко преодолеть тогдашнюю смуту. Требовался только лишь почин, инициатива. Но, когда инициати­ва была проявлена, все знали, как будут происходить дальше события: на­род, по благословению Церкви, стихийно объединится в ополчении во­круг своих самых славных полководцев, затем самозванцы, интервенты и воры будут разгромлены, и, наконец, будет недвусмысленно выражено в конституционных юридических Формах демократическое самоопреде­ление нашего народа. Это самоопределение гласило: восстановить наши конституционные политические учреждения и одновременно определить (не выбрать!) какой род находится в ближайшем родстве с прежде цар­ствовавшей династией московских великих князей и царей, происходив­шей от Даниила, младшего сына святого Александра Невского. В кри­стально ясной простоте такой схемы не было никакой внутренней мути, а посему к ней не пристала и никакая муть внешняя.

Сегодня, однако, положение совершенно иное. Все начала, понятия, концепции до того извращены, что зачастую под ними подразумевается смысл диаметрально противоположный их подлинному исконному значе­нию. Даже самые общеупотребительные понятия сегодня извращаются и выворачиваются на изнанку с таким нахальством и с такой наглостью, что даже нет времени ни возможности для соответствующих исправлений и уточнений. Для иллюстрации, можно взять хотя бы сегодняшнее извра­щение следующих понятий: Россия, государство, вооруженные силы, символика, рыночное хозяйство, мировой порядок. Действительно, из­вращение хотя бы этих шести понятий, автоматически ведет к извраще­нию и всех остальных понятий, связанных с общественной и государ­ственной жизнью нашей страны. Получается новое вавилонское стол­потворение, когда смешение языков приводит к всеобщему и окончатель­ному разброду. Именно поэтому, сегодняшнюю смуту можно назвать ве­ликой, потому что она не является поверхностной смутой, а смутой затрагивающей самые глубокие пласты нашего бытия.

Не может быть никакого сомнения, что для преодоления этой совре­менной смуты в первую очередь необходимо установить и попытаться на­учно проанализировать ее первичные причины.

Эти причины можно свести к трем основным группам: I. Столкнове­ние наших коренных верований с верованиями Запада, начиная с 18-го века. 2. Совпадение начала этого столкновения с зарождением на Западе идеологий, то есть систем домыслов, имеющих своей целью борьбу со всякими верованиями, но. в первую очередь, с верованиями находящи­мися в согласии с православным христианством. 3. Победа этих идеоло­гий в рамках Западной цивилизации, с одновременным стремлением под­чинить себе и все другие цивилизации.

В истории известны и даже хорошо изучены несколько случаев стол­кновения разных систем верований. Можно в данном случае сослаться на два примера таких столкновений.

До персидских войн, для подавляющего большинства греков "эл­линский мир был единственным существующим миром, с его системой верований и нравов" (Хулиан Мариас, "Введение в Платона", Буэнос-Айрес, 1948). Но, столкновение с персидским миром (или, вернее, с месопотамским миром, завоеванным персами), открывает перед греками "существование двух миров, с двумя разными системами верований". (Там же). Это автоматически ведет к глубоким сомнениям, преодолеть каковые можно только с помощью выбора между этими двумя системами. Причем, говорит Мариас, если даже кто-нибудь и не будет сомневаться в своей системе, он все же тоже должен будет ее сознательно выбрать, для того чтобы отождествить себя с ней. Еще до Мариаса, другой испанский Философ, Хосе Ортега и Гассет, изучая проблематику столкновений между двумя разными системами верований, обратил внимание на эти­мологию понятия "сомнение" во многих языках. Если славянское "со­мнение" является "мнением, на ряду с другим мнением", то в испан­ском "ду-да" прямо слышен корень "два", также как и в немецком "цвей-фель". Сомнение появляется, когда налицо два мнения. Греки, конечно, в данном случае несомненно предпочитали свою систему свободной жизни в рамках своих "полисов" системе колоссальных централизованных и бю­рократических восточных государств. (Между прочим, эта про­блематика противопоставления свободных государств государствам "вавилонским" возродилась с появлением социалистических государств, причем "вавилонская зараза" коснулась даже и государств формально несоциалистических). Но, для того. чтобы прийти к такому решению. или, для того, чтобы такое решение оправдать, тогдашним грекам было необходимо пройти через длинный ряд рассуждений на эту тему. Сер­дечный выбор нуждался в рациональном оправдании. Это последнее обстоятельство и привело к зарождению новых домыслов, наряду со ста­рыми собственными верованиями (которые к тому же находились в кри­зисе) и наряду с новыми чужими верованиями. Так зародился рациона­лизм, а через него и первые прообразы идеологий и первые прообразы класса беспочвенной интеллигенции, в виде софистов. Преодолеть такую смесь верований и домыслов может только строгая наука (в первую очередь философия и политика), на основании учета исторического опыта.

Аристотель хорошо описывает в "Политике" это появление рациона­листических утопий в политике. В начале восьмой главы второй книги, он описывает первую такую утопию, предложенную Иподамом Милетским, современником Перикла, "который изобрел планировку городов и спро­ектировал планы Пирея" (афинского порта). Он был первым, "кто попытал­ся говорить о лучшем режиме, не будучи политиком". То есть, он был пер­вым "идиотом" (профаном) в политике, хотя и был хорошим ар­хитектором. Аристотель описывает "программу" Иподама и одновремен­но анализирует ее. Согласно Аристотелю, у нее три недостатка: I. Она слишком отвлеченная, искусственная, сконструированная в голове, в от­рыве от действительности. 2. Этим самым она допускает слишком легкое изменение традиционных нравов и законов, что чревато страшными по­следствиями. 3. Она "звучит хорошо в ушах", то есть она демагогична. Эта программа, с ее недостатками, в принципе является зародышем всех последующих программ.

Другим примером столкновения различных систем верований являет­ся "встреча" римской государственности с греческой культурой, после пунических войн и после завоевания Римом Греции. Эта встреча в нача­ле приняла в самом Риме почти революционный характер. Сенат, рядом постановлений, пытался бороться с греческим культурным влиянием, но в конечном итоге сама история привела к симбиозу этих двух цивилиза­ций, практически слив их в одну: в греко-римскую цивилизацию, став­шую местом зарождения христианства. Таким образом, перед нами при­мер третьей альтернативы последствий встреч двух систем верований:

не поглощение одной системы другой, не размежевание между ними. но симбиоз. При этом, очень важно не упустить из виду одного обстоятель­ства, позволившего именно такую альтернативу: каждая из двух встре­тившихся систем сумела сохранить свои собственные отличительные ценности. Произошло обоюдное обогащение, за счет кое-каких потерь. но в итоге все же обогащение. Однако, в числе этих потерь не были основ­ные отличительные ценности ни одной из двух встретившихся цивилиза­ций. Это особенно ясно показано в труде Цицерона "Законы". Цицерон развивает этот диалог не только внешне имитируя диалоги Платона (он ссылается на Платона и даже называет его "начальником" в познании го­сударства, но и сам он проявляет себя в них скорее эллином, чем римлянином. За одним исключением: будучи интеллектуаль­но эллином, в государственном отношении он остается римлянином Цицерон, продолжая эллинскую философскую традицию, тоже развивает и предлагает свой проект идеального, наилучшего государства, "аристе политейа". Но, оказывается, что его проект этого наилучшего государ­ства не выдуман, не высосан из пальцев, как у Иподама Милетского (и даже как у Платона), а описан о римской государственной действительности. Его "республика оптима" есть реальное историческое рим­ское государство. ("Република" обозначало именно римское государ­ство, как в царский, так и в консульский периоды, что Цицерон конкрет­но уточняет). Цицерон недвусмысленно указывает на корень этой государственное: учрежденные Ромулом. основателем Рима, религиозный авторитет авгуров и политический авторитет сената. Римская респу­блика является авторитарным строем, и она немыслима без "авторитета лучших", auctoritas bonorum. Республика — это такой строй, в котором "народу дается свобода, для того. чтобы лучшие обладали авторитетом". (3,38). "Власть у народа, авторитет у сената", potestas in populo, autocritas in senatu, так расшифровывает Цицерон официальное название римской ре­спублики : "сенат и народ римский". (См. мою статью "Что такое автори­тарный строй", в номере 1567, от 4.1.1980). Таким образом, в греко-римском симбиозе сохраняется римская государственность, с римской символикой, и вообще с римскими государственными и правовыми тра­дициями. Не только вся империя, но и сама Италия становятся двуязыч­ными, но в судопроизводстве и в армии сохраняется только латинский язык. Интересно, что после падения Рима и западной половины империи в 476 году. этот симбиоз сохраняется в течение целого тысячелетия в восточной половине империи, несмотря на то, что эта половика является гре­ческой. Сами греки называют свою империю и свои законы "ромейскими" и сохраняют римскую государственную символику, которая за­тем частично переходит и к России.

Через тысячу лет после падения Западной Римской империи, встреча западно-европейской цивилизации (одной из двух "дочерей" греко-римской цивилизации) с остальным миром, начатая в процессе колониза­ции, в конечном итоге обернулась почти повально цивилизационной геге­монией Запада, "прижатием к стенке других культур" и "накидыванием на них политических и экономических сетей", как говорит Тойнби. Как будто, частичным исключением до сих пор является Япония, только пото­му, что она сумела до какой-то степени оборонить свое основное госу­дарственное начало, заключающееся в непрерывном сохранении тради­ционной легитимности своей верховной власти. Даже в самый тяжелый в истории Японии момент, в момент капитуляции в 1945 году, это сохране­ние легитимной верховной власти было единственным условием для "нового симбиоза".

К сожалению, когда Россия и Западная Европа (две дочери принявшей христианство греко-римской цивилизаций) снова встретились в начале 18-го века (после разрыва, вызванного татарским игом и углубленного предательством Запада), возможность здорового симбиоза была с самого начала сильно подорвана нашим Отступлением от собственного госу­дарственного строя. Конечно, легитимная верховная власть тогда была сохранена, но она была полностью оголена уничтожением патриарше­ства, традиционного верховного государственного совета и земского со­бора. Взамен наших конституционных политических учреждений, орга­нически развивавшихся от самых истоков нашего исторического бытия, были введены бюрократические учреждения, скопированные о Запада, с совершенно чуждыми для нас государственными и вообще Политиче­скими прецедентами. Причем, эти новые привитые нам государствен­ные учреждения у нас были даже полностью нефункциональными, что подтверждается нескончаемым рядом перестроек в области управления государством в течение почти всего 18-го века, пока император Павел не положил им конец возвратом к полной династической легитимности, хотя и без возврата к полноте всего нашего конституционного строя. (Да и само явление временщиков было бы совершенно невозможным при наличии патриаршества и боярской думы и при возможности созыва в любой момент земского собора). Этот последний недостаток (отсутствие конституционной полноты) сыграл трагическую роль, когда затем в начале 20-го века наше так называемое "просвещенное" общество толкнуло наше государство не в сторону усовершенствования собственной само­бытности. а в сторону дальнейшей имитации Запада. Вместо возврата полной политической свободы и полной публичной политической власти народу (по земскому принципу, от местного самоуправления до земского собора), при восстановлении полного авторитета Церкви (через восстановление Патриаршества), политическая власть была узурпирована самозванцами от политических партий, к тому же негласно и непублично, то есть антиреспубликански, объединившихся между собой, с целью уничтожения нашего исторического государственного строя. На этот раз, в согласии с эволюцией Запада, бюрократический абсолютизм, сдер­живаемый легитимной монархией, был подменен ничем не сдер­живаемым абсолютизмом партократическим, который затем почти автоматически вылился в идеологический тоталитаризм. Так была раз­рушена государственная предохранительная оболочка нашей православ­ной христианской культуры, с конечной целью уничтожения последней. (См. мою статью "Макроистория" в номере 1915, от II.4.1987).

Таким образом, встреча нашей православной русской культуры с со­временной западной культурой (сильно отступившей от своих собст­венных христианских корней) не приняла форму положительного сим­биоза. потому что мы сами дважды (в начале 18-го и в начале 20-го века) согласились отказаться от нашей политической самобытности. Теперь мы стоим на пороге третьего, окончательно последнего, отказа от собственной политической самобытности, пытаясь снова вернуться на прежнюю чужую блевотину.

Положение усугубляется еще и тем. что сегодня ми встречаемся не только с системой западных верований, нравов и традиций, но одновременно и с совершенно новой в истории мира системой идеологий. Если раньше, в предыдущие исторические периоды, возникавшие иногда со­мнения в правоте (и служебной функциональности) собственных систем верований и нравов приводили к возникновению новых идей-домыслов, то все же последние никогда не сгущались в закрытые, законченные и тотальные системы. Отдельные идеи-домыслы даже могут быть иногда и полезными для естественной органической эволюции системы верований и нравов, являющейся ядром всякой культуры. Но, когда вокруг некоторых таких домыслов, вырванных из культурного контекста, создается за­крытая идеологическая система, в замену и противовес этому культур­ному контексту, тогда зарождается опасность тоталитаризма. Поэтому в древнем мире было много личных тираний, и даже существовали страшные рабовладельческие государства, но не было тоталитаризмов, так последние возможны только при наличии идеологий. Гитлер и Ленин были бы невозможны без собственных идеологических систем. (Явление идео­логий разбирается подробно в моих статьях "Сущность современных иде­ологий — домыслы против верований" в номерах 1105, 1106 и 1107 "Нашей Страны", от 27 апреля, 4 и 11 мая 1971 года).

Таким образом, преодоление нашей великой смуты будет возможно только при условии одновременного преодоления нами отрицательного на нас влияния чужих разлагающихся верований и чужих агрессивных идеологий, систематически искажающих наши собственное начала и концепции. (2120, 23.3.1981)

 

ИЗВРАЩЕННЫЕ ПОНЯТИЯ

 

В статье "Великая смута" ("Наша Страна", номер 2120 от 23.3.199I), как пример сегодня извращаемых понятий, перечисляются: Россия, го­сударство, вооруженные силы, символика, рыночное хозяйство, мировой порядок.

В статье утверждается, что извращение хотя бы этих ше­сти понятий автоматически ведет к извращению и всех остальных понятий, связанных с общественной и государственной жизнью нашей страны, что и является коренной причиной сегодняшней великой смуты.

Конечно, с течением времени все понятия подвергаются тем или иным изменениям, но все же эти изменения никогда не должны полностью отменять изначальный смысл эволюционирующих понятий. Только традиция, то есть прямая передача, обеспечивает правильность понимания и толкования всех общественных понятий, развивающихся в истории. Од­нако, с наступлением эпохи модернизма, и муссируемых в его рамках революций, появилась необходимость подрезать корни всех традиций, в том числе и традиций, касающихся общественных понятий и концепций. Естественная эволюция, без отрыва от корней, сменилась противоесте­ственными революциями, успех каковых полностью зависел именно от подрезания корней.

Сама по себе политика является суммой акций, в конечном итоге направленных на сохранение или на изменение отличительных куль­турных ценностей, своих собственных, или враждебных (см. "Ма­кроистория", "Наша Страна" номер 1915 от 11.4.1987), в том числе и поня­тий, и концепций. Революционные искажения понятий и концепций необ­ходимы для коренной перестройки — или для уничтожения — той или иной цивилизации. Так, Французская революция породила ряд классиче­ских концептуальных искажений (и одновременно сама была порождена ими). Для оправдания своего антирелигиозного и антимонархического духа она выдвинула новое, фальшивое понятие республики, как полити­ческого строя не только противостоящего монархии, но и являющегося агностическим. Так как политический строй республики был по своему первоначальному замыслу публично-авторитарным, то стало необходимым исказить полностью и понятие авторитарности. Затем, было иска­жено понятие демократии: она превратилась из вырождения респу­блики (согласно определению всей классической науки, начиная с Ари­стотеля) не то в ее синоним, не то в ее совершенствование. С той выгодой для исказителей, что демократия, в отличие от подлинной республики, допускает полное отсутствие авторитарности, или авторитарность не­публичную, концентрирующуюся за партийными кулисами. В свою очередь, диктатура превратилась из чисто республиканского времен­ного учреждения. вводимого в моменты кризиса легитимной верховной властно республики на строго ограниченный срок, в синоним тирании.

Максимальным искажением любого политического понятия являет­ся конечно его упразднение. Этот способ широко практиковался в Фарао­новском Египте, когда даже стирались имена предыдущих Фараонов и описания их дел, высеченные в храмах и гробницах. По окончании Вто­рой Мировой войны, диктатом победителей было упразднено имя Прус­сии, с тех пор не фигурирующее больше нигде. Точно также, восстанов­ление прежде упраздненных геополитических названий тоже является важным политическим актом. Так, Менахэм Бегин впервые после почти двух тысячелетий снова употребил названия Самарии и Иудеи (хорошо нам известные по Евангелиям), по отношению к Трансиордании.

Упразднение имени "Россия" происходило постепенно. Первым эта­пом упразднения было искажение, когда в июле 1918 года была "принята" первая "конституция" РСФСР, но еще без уточнения, какая это часть бывшей России. Однако, до конца 1922 года в дипломатической области продолжает официально употребляться имя "Россия", иногда с добав­лением "советская", по отношению ко всей территории советского госу­дарства. Сам Ленин, даже в своих последних выступлениях, употребляет выражение "советская Россия". Лишь в конце 1922 года (29 декабря) вво­дится официально название "СССР", решением представителей комму­нистических партий "четырех республик" (РСФСР, Украины, Бело­руссии и Закавказья). Это и был так называемый "договор о союзе" I Одна­ко, сама компартия продолжает называться "Российской" до 1928 года. Так был проделан ловкий трюк. Название "РСФСР' вначале являлось как бы синонимом "России" или, вернее. "Российского Государства". Только вместо "государства" было поставлено слово "республика", в соответ­ствий с его выше указанным тенденциозным толкованием Французской революцией, и добавлены слова "Федеративная" и "социалистическая". Слово "Федеративная" давало возможность применения варианта мень­шего, искажения, с включением в случае нужды в РСФСР не только "четырех республик", но и всех остальных частей бывшего Государства Российского. Однако, после победы коммунизма в гражданской войне и в войне с Полыней, был принят вариант максимального искажения, когда "федерация" стала, наравне со своими бывшими частями, частью нового "союза", в котором уже имени "Россия" больше не было.

Однако, Россия, как историческое и культурное понятие, продолжала и продолжает существовать. На Западе это имя всегда сохранялось, даже в применении к советскому государству. Не удалось полностью стереть это имя нашей страны и в самой стране. Поэтому, сегодня делается "шаг назад": Имя снова реабилитируется, но уже в полностью искаженном смысле.

Совсем недавно я случайно встретился в Буэнос-Айресе с одним мо­лодым интеллигентом, приехавшим из Москвы. Он меня спросил: "Вы от­куда, из Союза?" Я ему ответил, что я "не из Союза", а русский, родивший­ся заграницей, в Югославии, сын белых эмигрантов. Тогда он меня спросил, откуда мои родители. Я ему ответил, что отец из Вильны, а мать из Харькова. На что он мне возвестил: "Так вы литовец". Я ему сказал, что среди моих предков не било литовцев, хотя род моего отца и жил в тече­ние пяти веков около Вильны, в соседстве с литовцами (и с поляками, и с евреями). "Значит, вы белорус, а не русский", пришел он, наконец, к за­ключению. После чего я его спросил: "Почему некоторые великороссы хотят узурпировать для себя монопольное право пользоваться именем "русские", отказывая в этом праве белорусам и украинцам? Это все рав­но что, если бы баварцы отрицали за пруссаками право называть себя немцами, или арагонцы не разрешали баскам считать себя испанцами, или даже эльзасцы не считали корсиканцев французами". Тогда ни Го­голь, ни Достоевский, ни многие другие славные наши соотечественни­ки, а в наши дни ни Солоневич, ни Шафаревич. не имели бы права быть и называться русскими.

Россия, как имя государства, впервые упоминается в междуна­родных дипломатических документах в 946 году, в тексте грамоты от "Константина и Романа, христолюбивых царей, Ингору, правителю Росии". (С одним "с"). Вдова Игоря, святая Ольга тоже именуется "правительницей Росии". Игорь, сын Рюрика, родился в Новгороде, а свя­тая Ольга была псковитянкой, но столицей их государства (второй по сче­ту) стал Киев. После крещения России при святом Владимире, Россия становится именем 61-ой метрополии Константинопольской церкви, с епархиями, расположенными от Новгорода на севере, до Тмутаракани на юге, от Владимира Волынского на западе, до Ростова на Востоке.

Символика — это совокупность вещественных изображений и обозначений отвлеченных понятий, также служащих для опознавания между собой членов принадлежащих к одному и тому же сообществу, и для одновременного отмежевания от иных сообществ. Это понятие проис­ходит от греческого глагола "симбалеин", который можно перевести, как "собирать в кучу" (буквально: "бросать вместе"). В древности члены одного и того же рода или общества разделяли между собой части какого-нибудь предмета, например круга, которые затем для опознавания прилаживались друг к другу. Государственная символика сигнализирует не только об общей принадлежности всех живущих в данный момент со­граждан к одному и тому же государству, но также и об их соборной со­лидарности со всеми предыдущими поколениями граждан этого же го­сударства. Именно поэтому на Флаге молодого Государства Израиль изо­бражена звезда царя Давида, чтобы публично засвидетельствовать перед своими и перед чужими о своей исторической преемственности, вос­ходящей в глубину веков. Поэтому государственная символика никак не может быть партийной или сектантской символикой, так как партии и секты всего лишь части (иногда незначительные) всего общества. Госу­дарственная символика не должна подвергаться переменам, искажаю­щим ее смысл, чтобы не разрывать связь поколений. Поэтому, любые предложения о частичном сохранении традиционной символики, да еще в искаженном виде, нарушают историческую соборность, и в конеч­ном итоге являются провокационными.

Само государство, ввиду такой его общей принадлежности всем гражданам — бившим, настоящим и будущим —, является как бы их общим знаменателем. Суть государства заключается в его субсидиарности, то есть в исполнении только лишь тех функций, которые не мо­гут действенно исполнить отдельные лица. семьи или их группы. Такими первичными субсидиарными функциями в истоках государства были суд и война. Вторичной субсидиарной функцией били общественные работы, как например дороги между отдельными поселениями, которые никто кроме государства не мог или не хотел делать. В рамках этих функций была охрана рынков и путей к ним, чтобы свои и чужие граждане могли беспрепятственно на них торговать. Сами города огораживали своими стенами эти рыночные площади (форумы, агоры), которые одновременно служили и местом для вечевых собраний. Экономическая свобода связана со свободой политической. Суть рыночного хозяйства заключается в государственной охране и обеспечении рыночной свободы, без участия самого государства в рыночных сделках и без претензий государства эти сделки направлять. В финансовой области государство ограничивается "чеканкой", то есть обеспечением подлинности денег, но не имеет пра­ва быть фальшивомонетчиком.

Ни суд, ни вооруженные силы государства никак не могут пользо­ваться партийной или сектантской символикой, так как они представля­ют всех граждан. Их символика должна быть исторически традицион­ной, надвременной, интегрирующей и соборной. А также и неповторимо собственной, самобытной, а не копией чужих символов.

Самобытность символики говорит об оригинальной самобытности и самого государства в ряду всех других государств. Только такая само­бытная государственная индивидуальность, в ряду общечеловеческой се­мьи государств и народов, может привести к созданию действительно но­вого мирового порядка. Превращение же всех государств мира в стандартно-однородные образования не даст никакого порядка, а приве­дет к ракообразной нивелировке мира и к ликвидации политического и культурного плюрализма в мире.

(2I25.27.4.I99I)

 

ТЕХНОЛОГИЯ КУЛЬТУРНОЙ РЕВОЛЮЦИИ

 

В статье "Макроистория" ("Наша Страна" номер 1915, от II.4.I987), было обращено внимание на теорию английского историка Арнольда Тойнби о больших Цивилизациях (у Тойнби с большой буквы), понима­емых как субъекты, или деятели истории. Борьба этих Цивилизаций за свое самоопределение образует "большую историю", макроисторию.

В указанной статье была сделана попытка определить органическую структуру этих больших Цивилизаций. Их ядром ("желтком" или "ко­сточкой") являются высшие духовные ценности (Тойнби обобщает их выражением "отличительная культура", а Ортега говорит о "системе верований"), заключающие в себе религиозный "зародыш". Эти ядро окружено "белком" или "мякотью" промежуточной культуры (искусство, наука, технология, экономика), в свою очередь заключенной и предо­хранительную оболочку ("кожуру") политических учреждений. В статье также было выдвинуто предположение, что Политика является суммой действий, направленных на сохранение и утверждение духовного ядра собственной Цивилизации, или на его изменение, или уничтожение в других, встречных Цивилизациях.

Предохранение и сохранение культурного ядра собственной Цивилизации требует постоянного творчества в области промежуточной культуры и в области политических учреждений. Этим творчеством гла­вным образом занимаются творческие меньшинства, говорит Тойнби. Наш великий ученый М. Ростовцев утверждает, что падение Западной Римской Империи было вызвано именно истощением творческих сил ее меньшинств, в результате тотальной бюрократизации и милитаризации Империи. (Ортега и Гассет считает М. Ростовцева чуть ли не единст­венным историком правильно понявшим и описавшим социально-экономические процессы приведшие к Падению Западной Римской Империи). Значит, для победы над какой-то Цивилизацией, необходимо уничтожить, устранить или обессилить эти творческие меньшинства, или по крайней мере потеснить их новыми, параллельными меньшинствами, отчужденными от ее духовного ядра.

Отчуждение части Цивилизации, для ее употребления в качестве внутреннего рычага против всей Цивилизации в целом, было разработано марксизмом. В статье "Сословие отчужденных как рычаг разрушения" ("Наша Страна" номер 1427, от 6.7.1977), было высказано предположение, что "Маркс конечно знал/что одного отчужденного рабочего класса для разрушения всего общества слишком мало". Поэтому Маркс выдвигает тезис, что борьба рабочего класса будет вестись под руководством "ре­волюционной элиты", питательной средой для которой будет новое беспочвенное сословие интеллигенции. Однако, Маркс не разработал стройной доктрины этого глобального стратегического замысла. Больше того, если бы он ее и разработал, ему бы пришлось тогда отказаться от других частей своей идеологии, ввиду очевидных противоречий, которые в таком случае всплыли бы неминуемо на поверхность. Эту работу за Маркса сделал через пол века после него его последователь Антонио Грамши.

Ангонио Грамши родился в 1891 году, в Сардинии, в "мелко­буржуазной" бедной семье. Окончив среднюю школу, он поступает в Ту­ринский университет, где знакомится с Пальмиро Тольятти. В 1914 году он становится членом Социалистической партии Италии (в которой также состоит и Муссолини) и начинает свою журналистическую деятельность. После войны, в 1919 году. в Италии появляются — наряду с двумя старыми партиями, социалистической и либеральной —две новые партии: "партито пополаре" (в будущем итальянские "христианские демократы") и Фашистская партия, вдохновляемая социалистическим раскольником Муссолини, мечтавшим уже тогда создать "ноши порядок", но не во всем мире. а только в  Италии. В 1921 году основывается коммунистическая партия Италии. Одним из ее основателей и был Антонио Грамши, который становится членам ее Центрального Комитета, а в 1924 году генеральным секретарем. Он становится также редактором партийной газеты, которая странным образом тоже называется "Новый порядок". В 1922 году Грамши отправляется в Москву, как делегат в Коминтерн, где он знакомится с Лениным, Троцким и Сталиным, и где он женится на одной немецкой коммунистке. В 1924 году Грамши возвращается в Италию, для того, чтобы принять участие в выборах в парламент. В 1926 году его арестовывают, а через два года его осуждают на 20 лет тюрьмы.

В тюрьме, между 1929 и 1935 годами, Грамши записывает в пятидесяти тетрадях ряд своих рассуждений на разные темы, в которых он после­довательно развивает свою доктрину. В будущем эти записи будут изданы под названием "Тюремные тетради" (или "Тетради из тюрьмы"). Кроме того, Грамши пишет из тюрьмы многочисленные письма своей жене, своим детям в СССР и своим друзьям. Эти письма впоследствии тоже будут изданы под названием "Теремные письма" (или "Письма из тюрь­мы"). После четырехлетнего пребывания в тюрьме, Грамши заболевает туберкулезом с осложнениями. В 1937 году он умирает в одной римской клинике.

После Второй Мировой войны, группа итальянских коммунистов, под руководством Тольятти, отредактировала содержание этих тетрадей Грамши, по темам, а затем издала их в нескольких томах, между 1948 и 1951 годами. Затем, в 1975 году. тетради были изданы в хронологическом порядке "Институтом Грамши" итальянской компартии. Первый перевод тетрадей на испанский язык появился в Аргентине уже в 1950 году. Однако, содержание политической доктрины Грамши, заключавшееся в этих тетрадях, оставалось мало известным вне специфических марксистских кругов. Оно прорывается в широкую известность в Ар­гентине во время правительства президента Аль Фонсина, в 1984 -1989 годы, когда левые элементы, поддерживающие это правительство (социалисты, троцкисты и т. д.), принимают участие в руководстве народным образованием. Тогда устанавливаются обязательные вступительные курсы для поступления в университеты. На этих курсах уси­ленно цитируются и изучаются мысли Грамши. По государственному радио передаются специальные программы для прохождения этих курсов, в которых неизменно тоже упоминается Грамши. К автору этих строк тогда обратился редактор одной католической газеты, с просьбой написать "статью о каком-то Грамши, которого цитирует государст­венное радио". Я в начале не поверил, что для поступления в государст­венный университет необходимо изучать Грамши. Однако, когда я купил конспекты вступительных курсов, оказалось, что действительно они кишат ссылками на него. В то же самое время, в книжных магазинах было трудно достать издания его тетрадей, тек как они оказались распро­данными. Когда я затем был в Риме, то мне тоже говорили, что Грамши, мол, уже принадлежит прошлому, что сегодня он уже более не актуален. Однако, когда я в течение одной недели купил три раза итальянскую коммунистическую газету "Унита" (в которой указанно, что она осно­вана Грамши), оказалось, что во всех трех номерах были большие статьи, на всю страницу, о Грамши. Наши соотечественники из России, специ­фически интересующиеся политикой, с которыми я тогда встречался в Европе (в конце 1989 года), тоже ничего не знали о Грамши.

В 1987 году, аргентинский католический профессор истории и богословия, иезуитский патер Альфредо Саэнс, прочел в Аргентинской корпорации католических адвокатов в Буэнос-Айресе серию лекций о Грамши. Патер Саэнс несколько лет специально изучал Грамши, и для этого даже ездил в Италию. Резюме этих докладов было издано в Буэнос-Айресе в 1989 отдельной брошюрой, из которой и взяты многие данные для настоящей статьи.

Грамши определяет марксизм, как логическое завершение модернизма. Марксизм он называет "философией практики", которая "предполагает все это культурное прошлое (возрождение, реформу, немецкую Философию, Французскую революцию, кальвинизм, классиче­скую английскую экономику, лаический либерализм и историцизм), на­ходящееся в основании модерной концепции жизни". Новый принцип, модерный принцип, зародился как концепция в Германии, но во Франции он принял политическое воплощение, а в Англии экономическую тех­нологию. Все эти три источника (немецкая идеалистическая философия, Французская политика и литература и английская экономика) имеют под собой один общий знаменатель, который Грамши называет "имманентностью". Имманентность противоположна "трансцендентности", так как она замыкает все действия человека исключительно земными инте­ресами. Имманентность стремится только к земному и хочет остаться на земле (ин-манере, оставаться, пребывать в), и совершенно игнорирует все, что выходит за рамки земного.

Грамши предпочитает выражение "имманентность" классическому марксистскому "материализму", потому что материализм для многих марксистов превращается в какого-то идола, находящегося вне человека, выше человека, которого человек не может трансформировать, изменять. Отсюда вытекает принципиальный волюнтаризм Грамши, так как он считает, что человек может и должен все менять. Эти перемены происходят в истории, каковая в действительности находится все время в движении, "ин фиери". Материя, это все то, что существует, но, одновременно, она также и результат предыдущей практики человека, она является организованной и переработанной человеком в процессе истории природой. На смену грубому материализму, Грамши выдвигает, таким образом, имманентизм, волюнтаризм и историцизм. А также и абсолютный антропоцентризм, под маской гуманизма.

Грамши также отрицает марксистский постулат прямой причинной связи между базисом и надстройкой. Не вое экономические перемени вызывают автоматически идеологические и политические перемени, Наоборот, идеология и политика влияют на экономику. Для объяснения этого, Грамши развивает свою центральную теорию двух обществ: граж­данского общества и политического общества. Гражданское общество это "совокупность организмов называемых частными, когорт соот­ветствуют функциям гегемонии над всем обществом". Это совокупность организмов, которые создают, творят общее мышление и общие чувства в народе, которые имеют интеллектуальную гегемонию в обществе. Политическое же общество это совокупность организмов, которые занимаются прямыми принудительными функциями в обществе, с помощью юридических, политических и военных аппаратов власти. Оба этих общества и составляют совместно надстройку. В нормальных условиях они солидарны, говорит Грамши. Кризис наступает тогда, когда между ними происходит раскол, когда политическая власть и интеллектуальная гегемония начинают противостоять друг другу. Из этого следует важное заключение: для за­хвата власти нет необходимости менять экономический базис, а необ­ходимо захватить и изменить ту часть надстройки, которая соответ­ствует гражданскому обществу, создающему общественное мнение во всем обществе. Именно таким образом Грамши объясняет почему первая социалистическая революция произошла в России, в которой она согласно Марксу никак не могла произойти, из-за несоответствующих экономических условий., Грамши поправляет Маркса: реализация революций зависит не от экономических базисных условий, а от инфильтрации и захвата той части надстройки, которая занимается созданием общественного мнения.

Такая революция совершается не рабочими и не стихийно действую­щими массами (которым Грамши вообще не доверяет), а интеллигента­ми. органически организованными "вокруг идей и мнений", которые, в свою очередь, "не зарождаются спонтанно, но исходят на центра. где они формируются, откуда они излучаются, распространяются и внушаются". Эти интеллигенты должны осуществлять "молекулярную агрессию", для того, чтобы постепенно, шаг за шагом, проникать, в религиозные, философские, научные, артистические и вообще культур­ные "крепости''. Нет необходимости брать приступом Зимние дворцы, а нужно брать "казематы культуры", учит Грамши. Россия во времена Ленина, пишет Грамши, имела "желеобразное" общество, поэтому тогда было необходимо действовать по-ленински.

Грамши особенно подчеркивает, что сперва необходимо разрушить в обществе предыдущее мировоззрение, а затем внедрять новое созна­ние имманентизма. Только лишь развитие имманентизма до конца сможет обеспечить создание "нового порядка". Для этого, интеллигенты, действующие молекулярно, должны подтачивать и разрушать это предыдущее мировоззрение, и бороться за устранение основных принципов, составлявших доселе мыслительную структуру общества. Проникая ко всем рычагам культуры и общественного мнения, они должны добиваться слома и сноса этих принципов и устранения всех тех, кто их будет защищать. Для этого, учит Грамши, необходимо лишить защитников этих принципов "всякого духовного престижа... путем постоянной разъедающей критики. Эта критика должна сеять сомнения, скептицизм, лишать их морального престижа... она должна уничтожить их верования и их учреждения...".

"Молекулярное подтачивание предыдущего мировоззрения" и "устранение основных принципов общества" несомненно вызывают смуту в обществе. Таким образом, очевидно, что смута является последствием таких акций, а не самозарождающимся и стихийным процессом. А искомым последствием самой смуты являются мутации в духовном ядре общества. Значит, причиной смути в рамках одной Цивилизации является  макроисторичесхая  агрессия другой Цивилизации,  с целью уничтожения духовного ядра (отличительной культуры) первой из них. Сословие отчужденных является инструм­ентом, а сама доктрина грамшизма генеральным руководством для такой агрессии.

Конечно, такая технология культурной революции применялась уже задолго до Грамши. Грамши лишь впервые сформулировал отчетливо ее доктрину, в виде стройной схемы точных (и публичных) инструкций. На Западе эта технология имела до сих пор больше успеха, чем в России, так как в России с 1917 года стало применяться грубое и жестокое насилие для достижения тех же целей. Так как эффективность грубого насилия все же имеет свои пределы (и ведет к экономическому коллапсу, подтачивающему власть насильников), то поэтому и наступает сегодня в России новый этап, новая эра, "новое мышление", уже не марксистское, а пост-марксистское, то есть грамшистское.

В заключение, необходимо отметить, что грамшизм снова сшивает в одно русло два рукава "модернизма": либерализм и социализм. Поэтому, грамшизм не только является последним этапом марксизма, этапом как бы закрывающим и подытоживающим марксизм, но также и первым этапом нового синтеза, поглощающего марксизм, либерализм и многие другие "измы", под общей ширмой "нового" строя, для новой эры.

 

(2076,19.5.I990)

 

СОВРЕМЕННЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ

 

Даже при самом поверхностном анализе современного положения в мире, бросается в глаза глубокое противоречие между двумя пре-доминирующими в нем тенденциями.

С одной стороны, на лицо несомненная консолидация нового мирового Порядка, выражающаяся главным образом в установлении моноимперской глобальной гегемонии, как идеологического, так и геополитического порядка. Но, с другой стороны, одновременно в мире учащаются в последнее время не менее несомненные признаки глубокого и многопланового политического кризиса.

Внешние проявления этого кризиса можно свести в три большие группы: повсеместная реакция против монопольного засилья партий и партийных аппаратов в политической жизни отдельных стран; крупные общественно-политические беспорядки и конфликты в некоторых странах; увлечение Формальными реформами писаных конституций, с иллюзией, что эти реформы станут панацеей для разрешения серьезных политических, экономических и даже экологических проблем.

Когда в Перу был выбран конституционным президентом инженер агроном Фужимори, не имевший за собой никакого партийного аппарата, вся мировая политическая печать обратила внимание не только на это обстоятельство, но также и на то, что его соперником на выборах был другой беспартийный кандидат и политический "аутсайдер", известный писатель Варгас Льоса. Еще до этого, в Бразилии был выбран президентом Коллор де Мело, не являвшийся ставленником партийных номенклатур, хотя и занимавшийся до этого политикой на местном уровне. В Аргентине, президент Карлос Менем тоже не был ставленником и кандидатом в президенты партийного аппарата своей партии, хотя он и является партийным политиком. А когда он пришел к власти, он не только стал назначать беспартийных специалистов на ответственные государственные должности (как, например, министра экономики Доминго Кавалло), но и стал выдвигать на всех провинциальных выборах беспартийных кандидатов. Сам Менем обменяет это просто: он хочет, чтобы его люди побеждали на выборах, а выборы сегодня легче выиграть не будучи профессиональным партаппаратчиком. Даже в США, являющихся традиционным оплотом двухпартийной системы, выдвижение беспартийного кандидата Перо на прошлых выборах тоже подтверждает наличие этой тенденции.

Автор этих строк был в Венесуэле на 13-ом Кадетском съезде как раз во время неудавшейся там революции в феврале 1992 года. Еще до революции, ничего даже не предполагая, проезжая на автомобиле через город Каракас, я высказал мнение, что — судя по количеству ужасных нищенских жилищ вокруг города и в самом городе —местные политики не умеют разрешат реальные проблемы своей страны. Мне стали говорить, что они, мол, ничем другим кроме коррупции и шарлатанства и не хотят заниматься. Но ведь дело-то в том и заключается, что они кроме этого ничем другим и не умеют заниматься. А когда во время Съезда, происходившего в изолированном клубе на берегу моря, в двух часах езды от Каракаса, мы — понимающие по-испански — вдруг узнали от служащих клуба, что радио возвещает "революцию", я решил сделать социологический опрос, что они думают на этот счет. Первое, что я узнал: они не хотят ничего говорить, тем более с "грингом", то есть с "некреолом". Второе, что я узнал (когда мне удалось преодолеть этот психологический барьер): все они поддерживают "революцию", просто потому, что ее ив возглавляют профессиональные политики. Согласно словам этих простых людей, все партийные политики доказали на практике, что они не в состоянии разрешить ни одной из трех страшных реальных проблем в их жизни: безработица, нищета и отсутствие человеческого жилища. Поэтому, им нечего терять, может быть военные что-то смогут сделать, заявляли они. Потом, уже вернувшись в Буэнос-Айрес, мне стала известна статистика: за последних шесть месяцев, около 60 процентов жителей большого Каракаса подвергаюсь в том или ином виде ограблению. Это уже четвертая проблема: отсутствие безопасности. Одновременно, серьезные газеты стали объяснять, что правосудие в Венесуэле находится в руках "судебной мафии". Не только за каждый приговор, но и за каждое судебное ходатайство надо платить установленную сумму, которая затем распределяется между судебным персоналом, начиная от судебных привратников и кончая самими "судьями". (Никак не могу написать в данном случае это слово без кавычек. Мой отец был земским судьей в Виленской Губернии, в царское время.) После роспуска перуанского парламента и значитель­ной части перуанской "судебной власти" президентом Фужимори, стало известно, что в Перу процветала аналогичная "судебная" система.

Известный североамериканский киноартист мексиканского проис­хождения Антони Квин (сам он себя называет по-мексикански "Антонио"), прибывший на днях в Буэнос-Айрес, заявил, что он в детстве жил в тех кварталах в Лос-Анжелесе, где недавно вспыхнули крупные беспорядки. "Тогда, там было тоже очень плохо, но сегодня там ещё хуже", заявил он. Значит, там реальные проблемы тоже не были разреше­ны. Или же, предпринимались попытки разрешения в неправильном направлении? В связи с этим, невольно вспомнилась фраза из одной недавней (до беспорядков) статьи в "Нашей Стране": 'Что сделали американские либералы с опекаемыми ими чернокожими! Они целиком разложили их семьи, убедили отцов, что они отнюдь не обязаны содержать и воспитывать своих детей, поставили женщин в унизительное положение. проповедуя свободную любовь, и превратили значительную часть черной молодежи в преступников, причем первой причиной смерти чернокожих в возрасте от 15 до 25 лет является убийство". (Юрий Мейер. Неужели дождались?". "Наша Страна", номер 2173 от 28 марта 1992 года).

Для разрешения подобных проблем, в некоторых странах предлагают­ся конституционные реформы. Иногда эти реформы преследуют в пер­вую очередь экономические цели. Например, в прошлом году мировая печать сообщила, что некоторые представители Международного валютного Фонда требуют конституционную реформу в Бразилии, без каковой в ней якобы невозможно провести экономические меры, необ­ходимые для ее выхода из хронического экономического кризиса. Также и во Франции по-видимому нужно будет провести конституционную реформу, для того, чтобы она могла полностью включится в новый порядок в Европейском Содружестве. В Аргентине тоже не прекращаются ди­скуссии об конституционной реформе, начавшиеся еще во времена пра­вительства Альфонсина, желавшего устранить конституционное запрещ­ение перевыборов президента. Президент Менем по-видимому преследу­ет ту же цель, но, оказывается, что теперь приверженцы Альфонсина уже против этого. Однако, аргентинская конституция 1853 года, являющаяся хронологически третьей в мире по старшинству, ничем не препятствует свободному хозяйству, так как в ней ничего не говорится о так называемом "направляемом хозяйстве", что сильно облегчает экономическое возрождение страны. (Направляемое хозяйство стало вводится в Арген­тине сразу после Второй Мировой войны, под влиянием фашистской и социалистической идеологий, рядом парламентских, законов и прези­дентских декретов, наперекор букве и духу ее конституции).

Самым впечатляющим примером конституционно-перестроечных настроений сегодня является Италия. Ее предыдущий президент Франческо Коссига подал в отставку за два месяца до истечения своего срока, как последний протест просив существующих конституционных порядков. Коссига считает, что Итальянская Республика должна ввести президентскую систему правления, С трудом избранный его преемник Оскар Луиджи Скальфаро однако заявил, что он сторонник полновласт­ного парламента, а не президентской системы, хота и считает, что в Италии необходимы "глубокие политические реформы", ибо, "для того, чтобы заниматься политикой, недостаточно иметь преступное прошлое". Предыдущий президент Коссига заявил, что выборы Скальфаро являются "пощечиной". Скальфаро был выбран коалицией христианских демократов, социалистов, коммунистов и либералов, лишь после шест­надцати голосований в парламенте, продолжавшихся одиннадцать дней, и после террористического акта. когда взрывом целой тонны динамита был убит известный итальянский судья Джиованни Фальконе, возглавлявший борьбу с мафией. (Таким же способом был убит в свое время и назна­ченный генералом Франко его преемник адмирал Карреро Бланко).

Исходя из политической действительности в мире, частично набросанной выше. становится очевидным, что в современных по­литических структурах имеются существенные недостатки. Однако. несмотря на это, именно эти структуры и являются предметом усиленной консолидации в новом глобальном мировом порядке. Также очевидно, что именно эти окостенелые политические структуры являют­ся препятствием для настоящего политического прогресса в мире. Чем же это вызвано? Главным образом тремя группами причин, которые можно вкратце сформулировать следующим образом:

I. Современные политические дефекты в мире вытекают из этических дефектов и мировоззренческих тупиков.

2. Эти политические дефекты сохраняются с помощью поощрения коррупции в среде политиканов.

3. Широко распространенное политическое невежество, как в среде самих политиканов, так и в среде всего общества, обеспечивает общую политическую дезориентацию и смуту в обществе.

Ярким примером такой политической дезориентации является непонимание самой сути политического строя называемого "респу­бликой". Если предыдущий президент итальянской республики считает необходимым введение президентского строя для спасения республики, его теперешний заместитель считает, что республику может спасти только парламент. Нельзя забывать, что республика зародилась именно в Италии. В римской республике вообще не было никакого парламента, а был совет старейшин, состоящий из пожизненных членов. (Слова "сенат", "сенатор" происходят от sen», старец). Парламент же монар­хическое, а не республиканское учреждение, созданное в 13 веке во Франции и Англии, через две тысячи лет после римского сената. Само его название (буквально "говорильня") говорит не об управлении, а о "говорении", то есть о высказывании разных мнений перед управляющим монархом и его правительством. (В начале, главным образом для одобрения правительственных решений о необходимости сбора налогов). Правда, сегодня итальянцы называют свой парламент "зрелищем", "до спетакколо", и не только потому, что выбранная в него порнозвезда Чичолина обнажала в нем свои груди.

Из всего вышесказанного ясно, что политический прогресс в современном мире невозможен без предварительного прогресса в области политической теории и политической науки вообще.

(2183, 6.6.1992)

ЕДИНСТВЕННО СШАСИТЕЛЬНЫЙ ДЛЯ РОССИИ КОМПЛЕКС ИДЕЙ

 

14 сего ноября исполняется сто лет со дня рождения основателя и первого редактора "Нашей Страны" Ивана Лукьяновича Солоневича.

Как известно, И. Л. Солоневич родился в Белоруссии, в крестьянской семье. Таким образом, изначально и в первую очередь он был кре­стьянином, русским крестьянином. (В данном случае, глагол "быть" выражает неизменную сущность, бытие, а не только пребывание. "Пребываний" у И. Л. Солоневича, как и у многих современных россиян, было немало. Пребывал он в звании спортсмена, в звании жур­налиста-публициста, в звании "зека" и "врага народа" и даже в звании интеллигента). Однако, одной ссылки на крестьянский корень вое же недостаточно, для того, чтобы полностью охарактеризовать глубинную суть личности Ивана Солоневича, даже если при этом перечислить вдобавок и все его пребывания.

Несомненно, что главной характеристикой Ивана Солоневича, помимо его русскости и помимо его крестьянства, является его принадлежность к чрезвычайно редкой категории мыслителей. Именно так он и воспринимается сегодня в России. (Во всей России, а не только в одной из многих искусственно, незаконно и не демократическим путем созданных из расчлененного тела России "советских социалистиче­ских республик", к одной из которых сегодня почему то многие — как бы по одновременному заказу —всеми силами пытаются насильно приклеить имя России. Потому что, если бы Россия была синонимом только этой одной советской социалистической республики, то тогда Иван Солоневич не мог бы иметь к ней никакого отношения, и был бы он мыслителем не России, а всего лишь Белоруссии, что для него несомненно слишком мало).

Как можно вкратце уточнить эту главную характеристику Ивана Солоневича. характеристику мыслителя, для того, чтобы одновременно лучше понять его значение и роль?

В моей статье "Характер и корни русской политической мысли" ("Наша Страна" номер I356-I357, от 2 марта 1976 года), подробно перечисляются и разбираются многие возможные вида мысли, как то: религиозная мысль, мифическо-поэтическая мысль, практическая и прикладная мысль, мудрость или жизненный опыт и даже молитва.

(Испанский философ Ортега и Гассет считает, что первой формой мысли является молитва: "Молитва — это форма и техника мысли"). Лишь приблизительно 28 веков тому назад появляется чисто рациональная мысль, мысль философская и научная, которую в рамках западно­европейской культуры весьма часто считают единственным видом мысли. В зависимости от объекта, предмета, на который направлена рациональная мысль, мы будем иметь дело или с философией или с разными подвидами научной мысли.

Предметом политической мысли является политика. И вот, как раз в области политической мысли (и в смежных с нею областях, как, например, в области исторической мысли), рациональная мысль как бы снова срывается в до-рациональное состояние. Именно в этом последнем явлении и заключается, с одной стороны, трагедия современного состояния политической науки, и одновременно, с другой стороны. чрезвычайная важность таких политических мыслителей, как Солоневич

Дело в том, что само зарождение рациональной, научной мысли вытекало из желания узнать правду. Правду о мире — до Сократа, а также и правду о человеке — после Сократа. Но что такое правда? Греческое олово "алетейа", которым греческие мыслители — первые рациональные, научные мыслители — называли правду, на самом деле обозначает "снятие покрывала", буквально "открытие". Правда — это раскрытие действительности, снятие покрывал скрывающих ее от нас. Поэтому Платон называет философов (любителей мудрости, но не обладателей ее) "Филотеамонес" —"любителями смотреть, зреть", или, как бы мы сегодня сказали, употребляя тот же корень, "любителями театра". От этого же корня происходит и "теория", буквально "созерцание". Поэтому, схоластики и определяют истину, как соответствие между мыслью и действительностью, aedequatio rei et intellectus.

Однако, такое раскрытие, открытие действительности, для ее созерцания, а затем и отбора существенного от несущественного (intellectus происходит от inter + legere = между + выбирать), с последующим обобщением, требует известной техники. И вот, на заре рациональной мысли, возникает искушение, подразумевать под мыслью не весь про­цесс созерцания действительности, с последующими логическим вы­водами из этой действительности, а всего лишь саму технику логических выводов. Вместо созерцания действительности, мысль обращается вспять на созерцание своей собственной техники и своих собственных отвлеченных конструкций. Появляется сословие ремес­ленников такой техники, сословие известное в истории под названием софистов. Уже не действительность является предметом и мерилом мысли, а сама мысль становится предметом своего собственного созе­рцания. Сам человек, со своими мыслями, домыслами и даже суе­мыслиями, становится меркой и мерилам для всей действительности, согласно известной фразе софиста Протагора.

В области политической мысли происходит аналогичный процесс. У Аристотеля есть интересное место, где он перечисляет три вида творцов политических учреждений: политики, идиоты и Философы. (Политика, 1266 а, 31. 32). Испанский Философ Хулиан Мариас, в предисловии к своему переводу "Политики", дает исчерпывающие комментарии к этому перечислению.

Первая Форма политической мысли является технической мыслью самих политиков, или, вернее, государственных деятелей, говорит Мариас. Эта мысль является творческой, но творческой на фундаменте исторической и социологической действительности. Ее классическим примером является создание римской государственности в царский и консульский периоды.

Вторая Форма политической мысли появляется позже. Она "типично рационалистическая" и одновременно "действует в пустоте, без соприкосновения о политической действительностью", говорит Мариас. Она присуща профанам в политике (по-гречески, "идиотам"). Ее рационализм не относится к созерцаемой действительности, а к Фикциям. Вместо теории о "традиционной   действительности... распространяется широкая теория о "фиктивных режимах", которые сопоставляются на равных правах с традиционными историческими режимами. Через две тысячи лет, Декарт —по словам Ортеги — совершает революцию в философии, выводя свою действительность из сознания, из внутреннего "я". Вслед ему возникает множество идеологических утопий, не абстрагируемых из действительности, а выводимых из этого внутреннего "я. Как пауки тянут из самих себя свою паутину, так идеологисты тянут из себя свою "пошлейшую" идеологическую паутину, чтобы ею опутать действительность, говорит Ортега. "Берут палец и высасывают из него "идеологию", достают ротатор и становятся вождями", скажет Иван Солоневич. (Народная Монархия. Стр. 31).  Зарождается идеологический волюнтаризм в политике. Одновременно, в области права немецкая школа проповедует, что право не предшествует государству, не вытекает из "этоса" (нравов), не связана ни с естественным ни с трансцендентным правом (полученным через Откровение, как, в случае Синайского Законо­дательства), а создается произвольно самим государством. Это и есть "теория" для оправдания "законодательств" Ленина и Гитлера.

И, наконец, третье, норма политической мысли имеет своей целью;

разобраться в этом беспорядке и в этой смуте, отсеять фикции, установить историческую правду, "для того, чтобы восстановить систему верований, действующих в обществе, которая бы сделала возможной сожительство в городах". (Julian Marias. Вступление к переводу "Политики" Аристотеля. Мадрид. 1970).

К этой третьей категории мыслителей и относится Иван Солоневич.

Именно поэтому, творчество Ивана Солоневича сегодня вдруг взорвалось с темой силой в нашей стране. В затхлую и зловонную атмосферу утопических идеологий вдруг ворвалась свежая струя чистого воздуха.

Капитальный труд Ивана Солоневича "Народная Монархия" со­держит 490 страниц. Из них 286, посвящены .описанию нашей исторической действительности (Киев и Москва —125 страниц. Москва —- 90 страниц. Петр Первый — 70 страниц). 90 страниц посвящены анализу этой действительности и лишь 100 страниц основным положениям, то есть логическим объективным выводам из этой действительности.

"Прежде всего необходимо установить факты", вот основной критерия Солоневича (Там же, стр. 14). И в первую очередь факты нашей русской истории. "Никакие мерки, рецепты, программы и идеологии. заимствованное откуда бы то ни было извне, — неприменимы для путей русской государственности, русской национальности, русской культуры. (Стр. 16). "Русская политическая мысль может быть русской политической мыслью тогда и только тогда, когда она исходит из русских предпосылок — исторических и прочих". (Стр. 23, подчеркнуто Солоневичем).

И вот, исходя из этих недвусмысленных фактов нашей русской истории, Солоневич делает самый главный обобщающий вывод:

"Политической организацией русского народа, на его низах, было самоуправление, а политической организацией народа в его целом было самодержавие". Это "исключительно и типично русское явление... Это не диктатура аристократии под вывеской "просвещенного абсолютизма", это не диктатура каптала, сервируемая под соусом "демократии", не диктатура бюрократии, реализуемая в форме социализма, — это диктатура совести, в данной случае православной совести". (Стр. 56).

Термин "соборная монархия" обозначает совершен­но конкретное историческое явление, проверенное опытом веков и давшее поистине блестящие результаты. Это была самая совершенная форма государственного устройства, какая только известна чело­веческой истории. И она fie была утопией, она была меняе". (Стр. 106).

Иван Солоневич объясняет такое превосходство царской власти:

"Царь есть прежде всего общественное равновесие. При нарушении этого равновесия—промышленники создадут плутократию, военные милитаризм, духовные —клерикализм, а интеллигенция такой "изм", какой только будет в книжной моде в данный исторический момент".(Стр. 374).

Комплекс этих мыслей Ивана Солоневича, как написал в журнале "Кубань" Игорь Дьяков, является "единственно спасительным для России комплексом идей".

(2153,9.II.I99I)

ИСТОРИЯ. ТЕОРИЯ. ПРАКТИКА

"Если пожелать какому-нибудь народу, чтобы он прошел невредимым через эти жуткие времена, то необходимо добиться того, чтобы достаточное число его членов хорошо поняли, до какой сте­пени все эти идеи, вокруг которых говорят, спо­рят и борются, являются путанными и в высшей степени неясными".

(Хозе Ортега и Гассет)

 

Ускорение событий в нашей стране принимает такие размеры, что никакие, даже ежедневные, анализы и комментарии, уже невозможны. Следовательно, необходимо вернуться к так называемым ''анализам с птичьего полета" основных аспектов происходящего. Эти основные аспекты можно объединить в три группы: исторические, теоретические и практические.

ИСТОРИЯ

Наилучшим научным объяснением событий в нашей стране в исто­рической перспективе является теория английского историка Арнольда Тойнби. Согласно этой теории, субъектами истории являются циви­лизации (культуры), а борьба между ними и является скрытой пружиной движения истории. Из двух десятков цивилизаций, существовавших за всю историю человечества, до настоящего времени выжили всего лишь несколько, пишет Тойнби, но только одна из них имеет шансы на дальней­шее развитие и на дальнейшую жизнь. Речь идет о так называемой "Западной цивилизации", которая сегодня, согласно Тойнби, "приперла к стенке все остальные современные цивилизации и запутала их в сетях своего экономического и политического превосходства, но еще не отняла у них их отличительных культур".

Однако, необходимо добавить, что конечной целью этого "припирания к стенке" и "накидывания экономических и политических сетей" является именно "отнятие" у всех остальных культур их отличительных духовных культурных ценностей. Это "отнятие" происходить в истории чаще всего путем вызова (индукции) мутаций в духовных ценностях чужой цивилизации. В статье "Макроистория", я выдвинул предположение, что сама история, в конечном итоге, "является суммой действий и противодействий, направленной на сохранение собственных и на изменение чужих культурных ценностей" ("Наша Страна", номер 1915. от II апреля 1987 года).

Если "припирающая к стенке" цивилизация обладает духовным и культурным превосходством над своими соперницами, то такая индукция мутаций сильно облегчается. (Можно указать, в виде примера, на элленизацию Рима). Но, если духовное превосходство находится не у "припирающей" стороны, то тогда необходимо прибегать к материальной силе и к политическим уловкам, в первую очередь для уничтожения предохранительной государственной и вообще политическо-экономической оболочки более совершенной духовной культуры.

Именно это и произошло в нашей стране. После длительной революционной подготовки, сначала было уничтожено наше государство, а затем и его общественно-экономические структуры. На это понадобилось целых семьдесят с лишним лет, после чего уничтожающий инструмент был огорошен, как уже более ненужный. Но, оказалось, что если и удалось уничтожить государство и экономику, то духовные ценности сокрушить полностью все же не удалось. Наоборот, налицо имеются некоторые явные признаки их возможного (хотя бы частичного) возрождения. Поэтому, после достигнутого успеха в области материального разрушения, теперь все силы будут направлены на интенсификацию мутаций в духовно-культурной области и в смежной с ней области общих политических идей и концепций. М. Назаров пишет в "Вече" (номер 43), что как раз в "перестроечные годы" усилились с Запада натиски и призывы к "мутации русского духа".

Для этого, в первую очередь, необходимо было отшибить частично у значительных частей нашего народа (включая и его "просвещенные" слои) коллективную историческую память. После повреждения памяти гораздо легче вызвать перемены и искажения в коллективном народном сознании, а затем и в самом духе народа. Конечно, мутации сами по себе еще не являются полной переменой, а всего лишь искажением. Для того, чтобы закрепить, зафиксировать достигнутые искажения и требуется создание таких государственных и вообще правовых структур, которые бы во-первых обеспечивали известный минимум власти для исказителей и уже искаженных, а во-вторых не позволяли бы вернуться к власти народному большинству, сознание и дух которого еще не удалось полностью перестроить. Именно в такой исторической перспективе и проясняются основные контуры всех современных "натисков и призывов".

 

ТЕОРИЯ

 

Известный аргентинский политический комментатор Мариано Грондона написал в ведущей аргентинской газете "Ла Насион", что современные политические процессы в мире отражают стремление к созданию новой формы государства, четвертой по счету. Упомянув Макиавелли, определившего государство как "ситуацию" (положение) и впервые употребившего название stato (откуда и пошли названия на всех других языках, как-то state, etat, Staat, estado), Грондона ссылается на Ортегу и Гассета, считавшего, что государство является кожей общества, которая, стягивая общество, позволяет ему быть таковым. (Действительно, Оргега утверждает, что для каждого тела требуется соответствующая кожа. Например, кожа змеи стягивает ее тело с такой силой, которая для человеческого тела обозначала бы смерть, но змее она обеспечивает жизнь). Затем Грондона утверждает, что с самого начала политической истории существовало два типа государства: государство-город и государство-империя. Лишь начиная с 15-го века, в Европе уста­навливается третий тип государства, государства-нации, в котором сочетаются большая территория со свободой граждан. Теперь же появляется четвертый вид государства, государства-конфедерации, членами которого будут не граждане, а государства-нации.

Грондона прав, что зарождение государства происходило двумя путями. Преподавая в течение тридцати лет историю и политику в Гим­назии ОРЮР в Буэнос-Айресе, я всегда говорил, что в древности развилось два типа государств: большого государства и маленького государства. Но Грондона не прав, когда называет большое государство империей. Само это слово зародилось как раз в маленьком государстве-полисе, каким был в начале Рим. Дело в том, что термин "империум" обозначает просто верховную власть, будь то в маленьком, будь то в большом государстве. Именно римляне, с присущей им склонностью к точности в политической и юридической терминологии, открыли разни­цу между простой властью (potestas) и властью верховной (imperium). Раз­ница же между двумя первоначальными типами государств была обус­ловлена не наличием или отсутствием верховной власти, а самой функ­цией государства: обеспечить жизнь общества. В Италии и Греции было возможно "самодостаточное" (как этого требует Аристотель) существо­вание маленьких общин, или волостей, объединенных вокруг огорожен­ной рыночной и вечевой площади (форума, агоры), то есть вокруг горо­да, полиса. Но в колоссальных по своему протяжению бассейнах Нила и Тигра и Евфрата самодостаточная жизнь была возможна только лишь при условии централизованной администрации орошения на громадных пространствах. В первых государствах превалировало самоуправление граждан, во вторых централизованная администрация для выживания.

Когда же одно из маленьких государств-полисов превратилось в колоссальное по территории государство, как это было в случае Рима, встала, новая задача: как сочетать свободу маленького государства с администрацией большого. Между прочим, Ортега, на которого ссылается Грондона, утверждает, что в Риме назревали два альтернативных варианта для разрешения этой проблемы. Первый вариант принадлежал Юлию Цезарю, каковой был практически первым проектом конфедерации. Юлий Цезарь предполагал децентрализовать управительную власть по всей территории римских провинций и владений, сохраняя для них лишь общую верховную власть. С убийством Юлия Цезаря этот проект сорвался, уступив место процессу увеличивающей централизации и абсолютизации всей государственной власти, с помощью тотальной бюрократизации и милитаризации империи.

После разделения Римской империи на Западную и Восточную, в последней восстанавливается смысл монархической власти как власти верховной, в первую очередь, как это хорошо показано Л. Тихомировым. Но, кроме того, в процессе исторических событий, в Византии появляются и первые проявления конфедеративных начал, особенно по отношению к ее далматинским и итальянским территориям. На Западе же конфедеративные начала сильно развиваются после установления Священной Римской Империи Германской Нации в 800 году. К моменту ее упразднения, в результате европейских войн, развязанных французской революцией, эта Империя представляла собой конфедерацию, состоявшую из приблизительно ста государств, самых разных рангов и величин.

Между прочим, и наша Российская Империя была в некоторых отношениях конфедерацией, что даже следует из ее герба, совмещавшего в себе гербы разных земель, некоторые из которых входили в состав империи только лишь через персональную унию на уровне совместной верховной власти.

Так что, выдвигать сегодня идею конфедерации, как новый вид сверхгосударства не совсем правильно. Да и в самой Западной Европе издавна существует Швейцарская Конфедерация, с весьма продуманной и yдачной политической и общественной структурой.

 

ПРАКТИКА

Ввиду того, что наше государство и наше народное хозяйство оказались полностью разрушенными в результате ряда последовательных этапов марксистской власти, перед нашим народом стоит трудная задача воссоздания их.

Это воссоздание должно быть прагматическим, при необходимом стремлении к возрождению наших исконных государственных начал. В первую очередь это значит, что не надо ничего отвергать огульно и не брать ничего со стороны огульно. Во вторую очередь это значит, что никакая амальгама добра и зла невозможна. В третью очередь это значит, что нельзя спастись приятием полностью каких-то чуждых нам рецептов, при разрушении всего имеющегося.

Национал-большевизм прельщался мыслью о возможности сохранения каких-то коммунистических структур власти для посткоммунистической России. Национал-меньшевизм прельщается идеей, что Россию можно возродить на антирусских началах. Другие прельщаются идеей, что социалистическое бесхозяйство можно преодолеть немедленной и безоглядной повальной ликвидацией абсолютно всего государственного имущества, даже при условии раздачи и распродажи за бесценок народных капиталов разным авантюристам и просто мошенникам.

Нам надо спешно создавать, творить собственные комбинации прагматических альтернатив для выхода из создавшегося положения. Спешно, потому что ни время ни враги не ждут.

(2I60.28.I2.I99I)

РЕДУКЦИЯ БЕЛОРУССИИ В РАМКАХ РАЗВАЛА РОССИИ

До Февральского и октябрьского путчей Вильно было губернским городом Виленской губернии Государства Российского, или просто России. По первой планомерной "Общерусской переписи 1897 года", в Виленской губернии, согласно самоопределению самих жителей, тогда жило 61,1 процентов русских (великороссов, малороссов и белорусов); 17,6 процентов литовцев, латышей и жмудин, вместе взятых; 12,7 процентов евреев, и 8,2 процента поляков и других западных и южных славян. (Д. Менделеев. К познанию России. 1906 г.) По переписи 1909 года, римо-католиков (то есть литовцев и поляков вместе взятых) в Виленской губернии было всего 15 процентов. (Архиепископ Афанасий. Беларусь в исторической государственной и церковной жизни. Буэнос-Айрес, 1966 г. Стр. 10). Наилучшие и наиболее добрососедские отноше­ния между всеми этими народностями были как раза рамках Российской Империи, под верховной властью русского царя, во время "пакс руссика". (Между прочим, в Вильне был основан еврейский "Бунд" и в нем находился один из главнейших центров сионизма). В 1939 году в самом городе Вильно число литовцев не превышало 5 процентов.

До польского сейма в Гродно и раздала Польши в 1793 году, когда Виленское воеводство было включено в Российскую Империю, оно принадлежало Польше (Жечи Посполитой). со времен Люблинской Унии 1569 года, когда прекратило свое 360-летнее государственное суще­ствование Великое Княжество Литовское.

Великое Княжество Литовское было pyсско-литовским государством, во главе которого стоял великий князь, который обычно назывался "господарь". Монарший титул Гедимина был: "Великий князь литовский и русский" (По латыни: "Rex litvinorum Ruthenorumque"). Его преемники венчались: ''великий князь Литвы и Руси", или "Божиею милостью, великий князь Литовский, Русский, Жомойтский и иных". Сам Гедимин (1316 - 1340) и является основателем города Вильно. Он был женат на русской и детям своим устраивал браки с русскими же. Две трети земель Гедимина были русскими землями. При дворе Гедимина говорили по-русски, летописи писались по-русски, русские начальствовали в его войсках, ездили в заграничные посольства, управляли городами и волостями. Это  русско-литовское государство зародилось приблизительно за сто лет до Гедимина, в результате объединения литовских племен, под натиском бежавшего от немецкой агрессии из Пруссии литовского племени пруссов и русских, только что пострадавших от татарского нашествия, "Оно давало Литве защиту от немцев, а русским — прибежище от татар". (Акад. С. Ф. Платонов). Господствующей религией в этом государстве было Православие, вплоть до династической унии в 1386 году. При Гедимине была учреждена Литовская митрополия Константинопольского Патриархата. В 1330 году в Вильне был основан православный Свято-Троицкий мужской монастырь. Лишь после династической унии с Польшей в 1386 году наступил период насильственных ополячивания и окатоличивания и русского, и литовского населения этих государств. Папа Пий Второй, в своей грамоте от II сентября 1458 года утвердил в нем униатскую юрисдикцию, указав в письме польскому королю Казимиру, что все "русские в его королевстве отнимаются от злочестивого монаха Ионы" (православного митрополита Ионы и передаются униатам. Самого же митрополита и его представителей папа рекомендовал "схватить, заковать в оковы и бросить в тюрьму"... "А кто будет сему противиться, таковых подвергнуть тяжелым пыткам", предписывал папа Пий Второй.

Как видно из этого краткого перечня исторических фактов, русские никогда не были в Вильне пришельцами или эмигрантами. А к чисто литовскому государству город Вильно и прилегающая к нему Виленская область были присоединены впервые лишь 10 октября 1939 года, когда он бил отобран от Польши, вследствие договора между Гитлером и Сталиным. (Приблизительно в то же самое время била осуществлена и другая историческая антирусская агрессия, когда 15 марта 1939 года Подкарпатская Русь была де-факто переименована указом сверху, то есть тоже "недемократическим путем" в "Закарпатскую Украину". Только в этом случае антирусская конвергенция была шире: кроме Гитлера и Сталина в ней приняли участие и Ватикан, через cвоего представителя монсиньора Волошина, и масонское чехословацкое правительство. Это и есть "каинов комплекс" Запада). Так что, с объективной точки зрения, не русские, а большинство литовцев, проживающих сегодня в Вильне, иммигрировали туда — причем в течение последних пятидесяти лет — и являются там пришельцами.

Кроме того, в 1940 году Белорусская ССР передала Литве ряд районов со смешанным белорусско-литовским населением. Затем, в 1941 году, перед самым началом войны, согласно секретному советско-германскому протоколу, правительство СССР заплатило Германии 7,5 миллионов долларов за юго-западные территории Литвы, принадлежавшие раньше Польше и которые должны были отойти к Германий. И, наконец, Мемельская область, аннексированная Германией в 1939 году, была занята советскими войсками в январе I945 года, а затем включена в территорию Литовской ССР. В результате всех этих комбинаций, Мемель был переименован в Клайпеду, а Вильно в Вильнюс. Уже в 1954 году в Вильне было 34 процента литовцев, а в 1970 году—43 процента.

Все эти факты совершались в согласии с запрограммированной еще при Ленине задачей расчленения России, с одновременной редукцией понятия России до РСФСР, то есть до Великороссии. Эта редук­ция была начата недемократическим путем во времена Ленина рядом ленинских и сталинских декретов о новых внутренних административных границах в нашей стране, по-видимому во исполнение австрийских, германских и других инструкций Ленину, и продолжается таким же путем и сегодня. Когда ее реализация будет завершена, в психологии масс и в административных структурах страны, тогда она и будет легитимирована задним числом путем какой-нибудь демократической формальной процедуры. Так делается история.

(2154,16.II.9I)

 

 

 

КОРЕННАЯ ЗАДАЧА

В середине октября 1991 года Аргентину посетил Ионель Роман, председатель палаты депутатов Румынии. Отвечая на вопросы одного журналиста, он сказал, что сегодня в Румынии имеется много политиков, но очень мало политических личностей, которые могли бы постичь какую-нибудь стратегию, не только в теории, но и для того, чтобы применить ее на практике, для удовлетворения нужд страны". Можно сказать, что аналогичное положение наблюдается и во многих бывших коммунистических странах.

Когда я в ноябре 1989 года посетил Белград, меня поразили два высказывания. Одно было сделано по белградскому телевидению каким-то оставшимся для меня неизвестным профессором философии. (Я вклю­чил телевизор, когда интервью профессору уже началось). Он сказал. что раньше был марксистом и даже членом компартии. Когда его журна­листка спросила, как бы он резюмировал в одной фразе коренную суть марксизма, профессор ответил: "Это система антиселекции. Поэтому так трудно выйти из марксизма. Экономический крах можно было бы преодолеть за три года, в худшем случае за пять дет. Но для преодоления антиселекции во всем обществе, нужно столько же времени, сколько было употреблено на антиселекцию. Ведь все общественное структуры имеют форму пирамиды. Легко отсечь и заменить саму верхушку пирамиды, состоящую из малого количества лиц, но как заменить все средние слои общественной пирамиды? Во всяком случае, нужно немедленно начать правильную селекцию". Через несколько дней, покупая цветы у какого-то частника-торговца, в разговоре выяснилось, что он черногорец, сын крестьян. Узнав, что я не серб, а русский, он во что бы то ни стало пытался вернуть мне деньги, которые я ему уплатил за цветы, так как "черногорцы с русских не могут брать деньги". Он даже процитировал мне слова проклятия известного черногорского князя Негоша: "Да будет проклят всякий черногорец, который откажется от своей матери России". Я решил задать ему тот же вопрос, который был задан по телевидению сербскому философу: в чем суть марксизма.

Черногорец мне в ответ рассказал, что у его родителей была земля, домашний скот, в том числе корова. Когда коммунизм отнял у них эту корову, мать его заболела от горя и вскоре умерла. А затем от горя заболел и отец, и тоже умер. Сам он тогда был маленьким мальчиком. Всю жизнь он считал, что главное зло коммунизма заключалось в том, что он отнял у них корову и убил его отца и мать. Однако, теперь он понял, что это была ошибка, хитро внушенная самим коммунизмом, так как его наибольшее зло заключалось в том, что он убил в нем любовь к земле и корове. Сегодня он уже не хочет возвращаться на почву своих предков, и предпочитает торговать цветами. Однако, народы, для своего процветания, нуждаются не только в торговле, но и в производстве, осуществляемом с любовью и с личным удовлетворением, закончил свои слова черногорец.

Таким образом, я получил урок, что беда происходит от "антиселекции" и от извращения чувств, убеждений, концепций и верований. В нашей стране антиселекция была дополнена геноцидом над лучшей третью нашего народа, как это отметил В. А. Солоухин во время своего выступления перед русской общественностью в Буэнос-Айресе. Что касается извращенных понятий, то их очень трудно снова выправить. Иногда, при попытках их выправления совершаются новые искажения, которые только ухудшают положение.

Сегодня в России (во всей России, а не только в "РСФСР") склоняются на все лады два таких извращенных понятия: рынок и суверенитет. В "Заметках с чрезвычайного съезда писателей России" ("Советская Россия" от 17.9.1991), прямо говорится: "Перед писателями страны встали те же вопросы, что и перед каждым человеком в советском обществе: как жить s условиях рынка, в условиях новых отношений суверенных государств?".

Однако, коренной вопрос заключается в том, что рынок невозможен без частной собственности, а подлинный суверенитет невозможен без соборности полноправных граждан, не отчужденных от собственности.

В октябре 1991 года английский экономист, профессор Чикагского университета Рональд Коуз (Ronald H. Coase) получил нобелевскую премию по экономике как раз за свои научные исследования о роли частной собственности для рынка и для экономики вообще.

Шведская королевская академия наук (как видно, нобелевские премии тоже связаны с монархическими учреждениями) объяснила, что она решила наградить нобелевской премией профессора Коузе за его "решающие продвижения в понимании институциональных структур экономики". Его теории помогли понять, почему зарождаются и умирают частные предприятия, а также и объясняют, почему коммунистическая экономика потерпела крах. Главный вклад Коуз в экономическую науку известен под названием "Теоремы Коуза", которая была им опубликована еще в I960 году. Так что, если бы марксистская идеология действительно имела какое-то отношение к науке, то она уже 30 лет тому назад должна была бы осуществить коренные перемены в своей экономической доктрине, чем были бы предотвращены колоссальные страдания и невзгоды миллионов людей. В частности, и наша страна не была бы доведена до полного развала и банкротства. (А может быть, научность применения марксизма как раз в этом и заключалась, чтобы с научной точностью довести нашу страну до ее сегодняшнего положения? Наподобие того, как нацисты с научной точностью уничтожали своих жертв.) Академия также указала, что Коуз установил концепцию прав на собственность, которые играют решающее значение на рынке: "Мы торгуем больше правами на собственность, чем собственно говоря товарами ", подчеркивает Академия, комментируя Коуза.

Коузе доказал, что частные предприятия и другие экономические учреждения сформировались в то время, когда было дешевле организовать внутреннее производство, чем добывать продукцию извне, путем сделок на рынке. Рост предприятий кончается, когда их продукцию можно добыть на рынке по меньшей цене. Если же они, несмотря на это, будут продолжать свою продукцию по более дорогой себестоимости, чем на рынке, то это и приведет их к упадку или даже к банкротству. Этим же принципом можно объяснить и экономический коллапс коммунистических государств, заявил председатель Комиссии по присуждению Нобелевских премий Ассар Линдбек, так как, отстраняя  рынок,  коммунистические  правительства пытались удовлетворить все потребности своих народов административным путем, без учета себестоимостей.

Интересно, что наш известный историк М. Ростовцев выдвинул теорию, объясняющую падение Римской империи тоже экономическим коллапсом, вызванным бюрократизацией и милитаризацией империи. (М. Ростовцев, принадлежавший к первой русской эмиграции, был профессором Колумбийского университета в США. Испанский философ и специалист по римской истории Ортега и Гассет считает, что М. Ростовцев лучше и яснее всех других историков объяснил причины падения Римской империи). М. Ростовцев особенно обращает внимание на "изменения в психологии" творческих слоев общества, как на причину упадка, а затем и развала Римской империи. Эти изменения в психологии и являются изменениями коллективных общественных убеждений, чувств и верований. "За блестящей внешностью Римской Империи мы чувствуем отсутствие творческой мощи и отвращение к творчеству, чувствуем усталость и безразличие, которые не только подрывали культуру государства, но также  его политическую систему, его военную силу и его экономический прогресс''. (М. Rostovtzeff. Roma. N.Y. 1960. XXV). Получается заколдованный круг: инсти­туционные мутации (бюрократизация, милитаризация, а в наше время и социализация собственности) ведут к упадку творческих сил, что в свою очередь углубляет и ускоряет коллапс политической, экономической и военной структуры государства.

Поэтому, в согласии с теорией нового нобелевского лауреата по экономике, реформы для действительного оздоровления нашей страны должны быть направлены в первую очередь на восстановление их институционных предпосылок. (Говорят, что Коуз считает многолетний экономический кризис Аргентины скорее институционным, а не эко­номическим кризисом. В частности, судебная власть в Аргентине допустила нарушение частной собственности социализацией крупных секторов экономки, что и вызвало экономический застой). В свое время в "Нашей Стране" был опубликован ряд статей нашего русского ученого А. П. Федосеева, проживающего в Лондоне. Он утверждает приблизительно то же самое что и Коуз: без институции собственности не может быть здоровой экономики, ни социального равновесия. Без хозяина невозможно хозяйство. ("Социальное равновесие". "Наша Страна", номера 1873-4-5 от 21 и 28.6. и 5.7.1986).

"Монархический проект", опубликованный в юбилейном 2000 номере "Нашей Страны", перечисляет четыре основные начала для возрождения нашей страны:

 

"1. Отделить партию (партии) от государства. 2. Признать право всех граждан быть хозяевами. 3. Дать превосходство обществу над го­сударством. 4. Установить независимый суд.

В "Проекте" подчеркивается, что "без саморегулирующихся, но не регулируемых рынков недостижимо социальное равновесие в государстве". Но, "рынок без хозяев невозможен", так же, как невозможна "частная инициатива".

В "Программе для России" (Номер 2034.29-6-1989) даются конкретные предложения, как сделать снова граждан нашей страны хозяевами-собственниками:

 

"Разделяя землю и отдавая ее в собственность всем желающим ее обрабатывать, за известную сумму, выплата которой может быть рассрочена ... Также должен быть произведен перевод всех квартир и вообще жилищ... в частную собственность людей, в них живущих, с выплатой в рассрочку'.

Значит, смысл реформ должен заключаться в возврате всем гражданам их права быть собственниками, даже если у них и нет капиталов для покупки собственности.

Дело не в капиталах, а суверенном праве, из которого вытекает вся остальная суверенность. Ведь собственность-то продолжает существовать, только она была отчуждена от конкретных граждан и передана абстрактному государству. Теперь государство ее должно вернуть конкретным гражданам. Все граждане в этом отношении должны быть равноправны: все должны иметь реальную (не абстрактную) возможность стать хозяевами. Тогда у нас снова появятся не только настоящий рынок и настоящая частная инициатива, но и настоящее хозяйство. Это и есть коренная задача.

(2I52.2.II.9I)

 

ЕДИНСТВЕННЫЙ ПРАВИЛЬНЫЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КУРС

 

Ужасное, можно сказать, катастрофическое, экономическое положение в нашей стране еще больше усугубляется отсутствием каких бы то ни было перспектив правильных органических мер для его радикального преодоления.

Причины катастрофы сегодня уже очевидны; полное банкротство социалистической экономической доктрины. Причем, даже шведский вариант разжиженного социализма тоже потерпел фиаско, как это на днях было подтверждено рядам авторитетных анализов. Однако, социали­стическая экономическая доктрина и причины ее провала часто истол­ковываются неправильно. Например, больше всего говорится об отсут­ствии рынка, о центральном планировании, о государственном регулиро­вании экономики, как об основных причинах провала социалистическо­го хозяйствования. Но, все эти отрицательные явления являются всего лишь логическими последствиями отчуждения частной собственности в пользу государства, или, вернее, в пользу партократов и бюрократов, узурпирующих государственную власть. Такое смешение первопричины с ее последствиями мешает найти правильные пути для исправления положения. Говорится много о рынке, говорится об уничтожении цен­трального планирования, но об основной, коренной причине катастрофы говорится мало. Этой основной, коренной причиной катастрофы является ликвидация хозяев в нашей стране. (Ликвидация хозяев стала возможной лишь после ликвидации Хозяина, Государя. Без Хозяина нет настоящих хозяев, без Государя нет настоящего Государства.)

Следовательно, основной, коренной предпосылкой для преодоления экономической катастрофы в нашей стране является восстановление в ней хозяев. Пути и способы этого восстановления и являются одновре­менно путями и способами преодоления катастрофы. Однако, ясности в этих вопросах, к сожалению, до сих пор нет. Дело, конечно, не в одном только лишь невежестве в этой области "инженеров душ", захвативших масс-медиа для искажения коллективного сознания, а, скорее всего, в их материальной в этом заинтересованности. Дело в том, что "инженеры душ" соучаствуют, вместе с партократами и бюрократами, в пользова­нии отчужденным от граждан имуществом, под видом "управления" им. И, хотя такое управление с макроэкономической точки зрения в высшей степени непроизводительно и нерентабельно, с микроэкономической точки зрения для самих управляющих и направляющих оно в высшей степени рентабельно. Более рентабельно, чем при хозяевах-частниках. Кроме того, такое управление чужим имуществом дает сильную реальную власть всем "управителям" и, вследствие этого, помогает им сохранить и власть политическую.

Все говорят, что для успешных экономических реформ необходима юридическая устойчивость. Однако, помимо юридической устойчивости, необходимо также и наличие соответствующего политического строя, который бы не допускал власти партократов и бюрократов над имуществом граждан, ни в виде владения этим имуществом, ни в виде управления им, ни в виде регулирования им. Изначальная природа государственной власти состоит в судебном арбитраже и в руководстве обороной, хотя сегодня она объемлет также и социальную страховку тех слоев населения, которые сами не в состоянии обеспечить ее себе. (См. мою статью "Государство", в номере 2034, от 29.6.1989). Другими словами, сущность государственной власти заключается в ее субсидиарности, то есть в делании государством только лишь того, что ни отдельный человек, ни семья, ни промежуточные общественные образования не в состоянии удовлетворительно (и рентабельно) сделать.

В чем должна выражаться эта субсидиарность в области экономики? Макроэкономически она должна выражаться в первую очередь в обеспечении индивидуальных прав на собственность, в обеспечении внешней и внутренней безопасности ринка, образуемого гражданами-хозяевами и их обществами, и в обеспечении подлинности и постоянной ценности циркулирующих на рынке денег. Народное хозяйство можно сравнить с подходящим на дрожжах тестом, а функцию государства с поддержанием благоприятных для этого внешних условий. Однако, как только государство начнет мешать ложкой подходящее само по себе тесто, вместо того чтобы ограничиться предотвращением сквозняков и холода вокруг теста, то тесто не только прекратит свое подхождение, но и упадет. Микроэкономически, государство должно обеспечивать свободное хозяйствование граждан, заключающееся в производстве товаров и услуг, от ущемлений со стороны государства или других обществ. Экономика должна находиться в равновесии, но это равновесие должно быть динамичным, а не статичным, для увеличения производительности, по крайней мере, в соответствии с увеличением населения и в соответствии с увеличением его жизненных потребностей, но без нарушения экологического равновесия.

Когда еще не было бумажных денег, государства обеспечивали подлинную ценность денег путем чеканки монеты. Чеканка не была созданием денег, так как государство не могло создавать ни золота, ни серебра, ни меди, а могло всего лишь свидетельствовать вес и пробу металлов, употребленных в сплаве монеты. Когда вес и проба (то есть реальная цена) соответствовали номинальной цене монет, она ценилась выше других монет. Так было с афинской драхмой, ставшей в древности главной монетой в бассейне Средиземного моря. Так случилось и с золотой монетой императора святого Константина Великого, прозванной "солидум", то есть солидной, так как само римское государство давало солидное (солидарное) поручительство в подлинности веса и пробы золота в этой монете.

Сегодня бумажные деньги уже в большинстве случаев потеряли связь с золотым покрытием, хотя иногда имеют покрытие в других, более твердых, валютах. Для нашей страны эта возможность золотого покрытия сегодня уже потеряна, так как все наше золото оказалось негласно ликвидированным. Несколько лет тому назад "Наша Страна" предлагала ввести золотое покрытие для рубля, как начало одновременной всеобщей денежной реформы. Однако, имеется еще другой способ для введения солидной денежной системы. Это тот способ, который применила в июле 1948 года Западная Германия: постоянное жесткое ограничение количества денег в обращении. Рост количества денег зависит от роста производства товаров и услуг. Тогда в Германии была введена новая денежная единица, и в один воскресный день все ее жители получили по сорок новых немецких марок на душу. Все предприятия и учреждения (частные и государственные) получили через неделю еще по сорок марок на каждого служащего. Кроме того, все ранее накопленные сбережения в банках были конвертированы в новые марки, из расчета одной немецкой марки за десять рейхсмарок. Автор этих строк тогда жил в Баварии и тоже получил свои сорок новых марок. Старые деньги потеряли всякую ценность. Однако, весь секрет этой реформы заключался не в самой перемене денег, а в твердом установлении количества денег, без какой бы то ни было возможности для государства или для эмиссионного банка выпускать добавочное количество денег, что было запрещено законом. Таким образом, хотя немецкие марки и были бумажными, то есть сами по себе ничего не стоящими, их ценность заключалась не только в их обязательном курсе и хождении на территории ФРГ, но и в их редкости: их количество било жестко ограниченно. Вследствие этого, очень быстро стало создаваться соответствие между количеством денег и количеством товаров и услуг. Больше того, по мере увеличения количества товаров и услуг, количество денег сразу не увеличивалось, так что арифметическое соответствие между этими величинами сдвигалось, выражаясь в падении цен. Причем, это произошло буквально в течение дней и недель, на глазах у всех. Лучше всего это можно проследить за весь этот период на примере цены доллара. Доллар тогда стоил кажется больше десяти немецких марок, затем его цена упала до четырех-пяти марок, затем до двух, а сегодня она колеблется между 1,60 и 1,80 марок за доллар.

Однако, необходимой предпосылкой для этого был запрет государст­ву печатать для себя деньги. Государство с этого момента могло тратить только лишь те деньги, которые оно было в состоянии изъять у населения путем налогов. Другими словами, государственный бюджет не мог иметь никакого дефицита. Конечно, со временем дефицит все же появился, но только лишь как часть долгосрочных капитальных вкладов, и он покрывался добровольными кредитами получаемыми от населения, но ни в коем случае не от эмиссионного банка.

Именно такая структура обеспечивала статическое равновесие, или внешнюю макроэкономическую рамку. Динамическое же развитие экономики было дано не государством, а частными хозяевами. Государство лишь постаралось, чтобы этих хозяев было побольше, и чтобы им мешали поменьше.

Конечно, в случаях послевоенных Германии и Японии, также как и в случае после-социалистической России, било полностью нарушено всякое равновесие в хозяйстве. Вследствие этого, в Германии и Японии политической воле их народов (а не только государству) пришлось принимать в области экономики учредительные меры, или, вернее, восстановительные. Были расчленены на части крупные промышленные монополии, были предоставлены кредитные и налоговые льготы для новых, начинающих мелких предпринимателей. Но, самое главное, были приняты юридические меры для восстановления частной собственности тех граждан, которые ее потеряли в процессе войны (путем бомбардировок или выселения из отнятых у Германии земель). Специальный "закон выравнивания тягот" ("Lastenausgleichgesetz") распределял более или менее поровну между всеми гражданами вызванные войной имущественные потери, путем налогов на граждан ничего не потерявших и путем пропорциональных субсидий гражданам, потерявшим свое имущество.

У нас в стране говорится об "отсутствии капиталов". Однако, капиталом являются вся земля, все постройки и все предприятия на территории нашей страны. Капитал этот был марксистским тоталитаризмом номинально переписан на абстрактные понятия "народ" и "государство". Его нужно вернуть конкретным гражданам в их частную собственность; землю крестьянам земледельцам полностью, квартиры и дома живущим в них, предприятия частично служащим и рабочим, частично всему населению и тоже лишь частично группам граждан, согласным взять на себя хозяйничанье в них, на свой собственный риск. (Эти вопросы подробно разработаны в "Программе для России", в номере 2034 "Нашей Страны", от 29.6.1989).

В заключение можно резюмировать три коренных направления необходимых экономических реформ: 1. Установление новой денежной системы с твердым и не изменяющимся количеством денег, при отсутствии дефицита государственного бюджета. 2. Возвращение народу (т. е. гражданам) всех конфискованных у народа капиталов. 3. Отмена всех законов, регламентов и норм, дающих право бюрократам или партократам "направлять" хозяйствование граждан.

 

(2156. 30.11.91)

 

КОНСТИТУЦИЯ

 

Сегодня в нашей стране разгорается дискуссия о необходимости создания новой конституции, а также о ее содержании. Какую позицию должны занять национально патриотические почвенные силы России в этой дискуссии?

Прежде всего необходимо отметить, что почвенность состоит в приз­нании приоритета постоянных объективных исторических предпосылок над поверхностными, все время меняющимися идеологическими соображениями. Посему, эта позиция должна учитывать не только современные реалии, но одновременно и не менее существенные перма­нентные константы нашей истории.

Кроме того, в современных катастрофических условиях в нашей стране, спешная и скомканная дискуссия о "конституции", а тем паче скоропалительная "санкция" какого-нибудь одного ее проекта, чреваты большими опасностями. Тем более, без одновременной дискуссии о том, что такое вообще конституция.

Термин "конституция" появляется в России впервые во времена путча декабристов в 1825 году. Тогда "просвещенные" фанатики обманно подбивали народ на бунт, под предлогом борьбы за легитимность. Так и получилось, что некоторые военные части, спро­воцированные на путч тогдашними "демократами", кричали: "За Конст­антина и за супругу его конституцию". На самом деле, у "демократов" не было единодушия в вопросе о конституции. В докладе Следственной комиссии по делу декабристов в 1826 году отмечается наличие двух проектов: "Один проект конституции... предполагал Монархию, но оставлял Императору власть весьма ограниченную... и делил Россию на независимые, соединенные общим союзом, области... Другая консти­туция, с именем "Русской правды" и совершенно в духе республикан­ском, есть сочинение Пестеля. Обе имели основанием безрассудное предположение, что всякое государство может принимать все виды, по воле образователей". (Декабристы. "Наша Страна", номер 1383, 31.8.1976).

Конституционная дегенерация в нашей стране проявилась лишь через столетие, в результате удавшихся Февральского и октябрьского путчей. Сперва Февральские самозванцы незаконно переменили само имя нашего государства, открывая этим путь дальнейшим, нескон­чаемым вплоть до наших дней, реформам и бедствиям. Затем последовали конституции 1918 и 1924 годов и "славная сталинская конституция" 1936 года. В 1977 году была утверждена очередная, уже брежневская, Конституция, перестроенная в 1988 году. Сегодняшний статус-кво юридически выводится (несовершенным образом) из конституции 1918 года, с полным отметанием предыдущих и частично последующих конституционных установлений.

Понятие конституция появляется в самих истоках зарождения политической науки. Уже Аристотель ясно различает в государстве политический строй (режим, конституцию), называя его "политейей": "Если государство (полис) является сообществом, причем сообществом граждан в рамках политического строя (койнониа политон политейас), то если изменяется и делается иным политический строй (политейа), по необходимости государство тоже перестанет быть прежним. То же мы говорим про хор, что он является одним, когда он комический, и другим, когда он трагический, несмотря на то, что зачастую он состоит из тех же людей... Если говорить про государство, что оно то же самое, то прежде всего надо иметь ввиду его строй, давая ему то же самое имя или другое, независимо от того, населяют ли его те же самые люди или совсем другие". (Политика, 1276в, I-6. IO-13)/

"Политический строй эта организация должностей (буквально: начальств, архас) в государствах, как они распределяются, каковой является верховная власть (кирион тес политейас) и какая цель (телос) у сообщества в каждом случае". (1289а, 15-18). Политический строй - это форма жизни государства (полиса)". (1295а, 40).

Политический строй является пятым элементом государства, который фиксирует соотношения между остальными четырьмя элементами: властью, территорией, населением и верованиями населения. (См. мою статью "Мысли вслух. Пятый элемент государства". "Наша Страна", номер 2107, от 22.12.90).

Очевидно, что образование политического строя, или конституции, зависит от образования самого государства. В связи с этим, "необходимо иметь ввиду, что существуют разные варианты создания государства. А. С. Хомяков обращает внимание на разницу в происхождении русского и западноевропейских государств. Все западноевропейские государства произошли в результате завоеваний, в то время как русское государство развивалось органически. Согласно Хомякову, такой генезис русского государства предопределяет также и иное чувство законности, легитимности: "В России народ не находил законности истинной в формальном признании законности. Это чувство принадлежит собственно России, как общине живой и органической. Оно не принадлежит и не могло принадлежать условным и случайным обществам Запада, лежащим на беззаконной основе завоевания". Открытие пятьсот лет тому назад Нового Мира, Америки, привело к третьему виду создания государств: создания их не в результате органического роста и не в результате завоевания, а как последствие сознательного учреждения новых государств-колонизаторов, с написанной специально для этого конституцией". (См. мой доклад на 12-ом Кадетском Съезде, "Кадетская Перекличка", номер 50, июнь1991г.).

В то время как политический строй органических государств (то есть их конституция) развивается в согласии с их внутренним об­щественным ростом, политический строй государств, образованных в результате завоеваний (военных или идеологических) развивается в зависимости от распространения привилегий завоевателей на всех граждан. Но в обеих случаях конституция может быть писаной или неписаной.

Афинское государство, колыбель демократии, развивалось свободно и до Александра Македонского никогда никем не завоевывалось. Однако, по крайней мере начиная с Солона (в 594 г. до Р. X. ему поручили исправить прежнюю конституцию Дракона) оно имело "писаную" конституцию: "И установил он конституцию ("политейан") и другие законы ("номос")... и написали законы на вращающихся деревянных столбах, и выставили их в царском портике и все поклялись беречь их". (Аристотель. "Конституция Афин", 7). Конституция Рима, первой в мире республики, создавалась органически, прогрессивно, сперва указами царей (главным образом Ромула, учредившего сенат и авгуров, и Сервия Туллия, учредившего всеобщие выборы по центуриям), а затем сената. Причем, прежние учреждения никогда не отменялись полностью, а лишь дополнялись новыми. Однако, ее никак нельзя назвать "писаной", так как она основывалась на неписаных преданиях и обычаях еще больше, чем на отдельных писаных законах. (Цицерон перевел словом "республика" греческое выражение "пояитейа", называя "республикой" римский политический строй как консульского, так и царского периодов). Конституция современной нам демократической (и не менее монархической) Англии тоже является неписаной. Да и Го­сударство Израиль до сих пор не имеет писаной конституции.

Писаные конституции наново созидаемых в процессе колонизации государств пытались восполнить отсутствие у них исторических прецедентов и предыдущего органического развития, ссылкой на свое учреждение соборным решением всего народа. Конституция США составлена от имени народа и начинается словами: "Мы, народ Соеди­ненных Штатов... декретируем и учреждаем эту конституцию...". Таким образом, утверждается доктрина, что учредительное право (право учреждать или менять конституцию) принадлежит прямо народу, а не его представителям, которые обладают только лишь правом простого законодательства, в рамках учрежденной конституции. Отзвуки этой доктрины находятся и в текстах советских конституций, как, например, в словах "Советский народ... провозглашает...".

После национальной катастрофы, постигшей Германию в результате захвата власти национал-социалистами, в 1949 году в ней была учреждена новая конституция, на той части ее территории, которая находилась под оккупацией войск США, Англии и Франции. Однако, тогд­ашние руководители Германии, под водительством Конрада Аденауэра, сумели избежать прелесть идеологического волюнтаризма. Они учли историческую неписаную конституцию Германии, а также и будущее Германии. Они ясно и отчетливо установили принцип, что писаная конституция не может существенно нарушать неписаную: Консти­туция ФРГ запрещает изменение путем конституционных реформ исторических границ между отдельными землями Германии и одновре­менно открывает двери для автоматического в нее включения в будущем тех немецких территорий, которые были от нее отторгнуты путем насильного расчленения Германии. А конституционный суд ФРГ никогда не отказывался от принципа единой и неделимой Германии. Через сорок лет история подтвердила мудрость тогдашних редакторов конституции ФРГ.

Конечно, катастрофа в которую была ввергнута Россия, страшнее германской катастрофы. Поэтому и преодоление катастрофы (если оно вообще состоится) гораздо труднее и потребует гораздо больше времени. В частности, и в области конституционного творчества.

Поэтому мудрее всего было бы назначить созыв Земского через каких-нибудь, скажем, пять (или даже десять) лет, для окончательной разработки современной редакции нашей исторической конституции. В современной конституционной практике имеются прецеденты подобных многолетних процедур. Например, в Бразилии несколько лет тому назад было принято решение поставить на народный референдум в 1993 году выбор между тремя альтернативами: возврат к парламентской монархии, сохранение президентской республики или переход к парламентской республике.

Однако, катастрофическое положение в стране не терпит отлагательства юридических и нормативных мер, необходимых для управления страной. Для этого можно было бы предложить утверждение народным референдумом временное государственное положение (или статут), основанный, по крайней море. на следующих принципах:

1. История нашего государства начинается не с 1918 года, а с 862 года. Изначальный замысел нашего государства состоял в обеспечении геополитического (политического, экономического и культурного) моста между бассейнами четырех морей (Варяжского, Русского, Сурожского и Хвалынского) а затем и двух океанов (Северного Ледовитого и Тихого).

2. Очевидно, что в такой громадной и многонациональной стране как Россия необходима твердая управительная власть. Лишь при восстановлении монархии можно допустить парламентский строй, являющийся по своему происхождению типичной монархической институцией, без монархического сдерживания ведущий однако к политической анархии

3. Все бывшие части Государства Российского имеют возможность свободного возврата в него.

 

(2175, 11.4.92)

 

 

ЯРУСЫ ЛЕГИТИМНОСТИ

Как сообщает газета "Московский литератор", патриарх Алексий Второй выступил с заявлением, согласно которому всякая власть в России после свержения монархии не является легитимной ("По­литическая хроника" в N 2191). Очевидно, что вопрос о политической легитимности в России в последнее время становится все более и более актуальным. С точки зрения политической науки, это вполне законо­мерно, так как в периоды тяжелых кризисов заостряется коллективное народное чувство, что только на прочном фундаменте подлинно легитимной власти возможно осуществить все реформы, необходимые дня спасения.

Легитимность относится в первую очередь к политическому строю (режиму, форме правления), и во вторую очередь к самим носителям власти, в рамках того или иного политического строя. Таким образом, может быть нелегитимный правитель в рамках легитимного политического строя (узурпатор, самозванец), но не может быть легитимного правителя в рамках нелегитимного строя. Легитимизм есть принципиальная приверженность такому легитимному политическому право­порядку, возведение правопорядка выше всех иных соображений.

Итальянский историк и социолог Гуглиельмо Ферреро (1871—1942) утверждал, что легитимность это общественное, коллективное, вернее соборное чувство, что только какой-то определенный вид власти оправдан. Ферреро считает, что в истории существуют только два вида политической легитимности: монархическая и демократическая.

Легитимность тесно связана с происхождением власти. Ар­гентинский философ Хорхе Гарсия Вентурини в своем труде "Политейа" утверждает, что "до сих пор существуют всего три формы правления: насильственные, наследственные и выборные". В истории легитимными считались две из них: наследственные и выборные, в то время, как насильственные таковыми не считались, по крайней мере до современных революций.

Однако, легитимность не обуславливается одними лишь формами правления. Она зависит и от других факторов, будучи сама по себе весьма сложным явлением, что можно проследить на примере политиче­ского опыта тех трех народов, история которых оказала направляющее влияние на нашу современную цивилизацию: Израиля, Греции и Рима.

У древних евреев легитимность государственной власти имела трансцендентный религиозный характер, ибо она была обусловлена своим подчинением закону, полученному через Откровение. "Правление у евреев можно назвать теократическим... его граждане не признавали никакого иного права, кроме полученного через Откровение. (Барух Спиноза. Tractatus Theologico-Politicus, 17, 32).

В Элладе существовало много отдельных государств-полисов, с самыми разными формами правления, которые при этом нередко менялись. Так как политическую легитимность было невозможно связать с какой-то определенной формой правления, она ставилась в зависимость от ряда отвлеченных начал или принципов: справедливости, добродетели и культуры правителей и т. д. (См. "Мысли вслух" в № 2111).

В Риме легитимной была лишь такая политическая власть, которая обладала юридически четко выраженным соборным признанием большинства и меньшинства и была утверждена авторитетом тех учреждений, которые имели конституционное право на авторитарное вето по отношению ко всем законам и выборам (авгурами и сенаторами-патрициями). В Римской республике легитимной была только соборная и авторитарная власть.

В России легитимная власть обусловлена многоярусными условиями. В передовице "Многоярусная конституция Государства Российского" (№ 2060, от 27.1.90), был сделан исторический обзор этих ярусов. Юридически, ярусы нашей исторической конституционной легитимности можно резюмировать следующим образом:

1. Началом династической монархии, со времен призвания Рюрика в 862 году. Одновременно, тогда же в Новгороде было положено и начало правовому строю в нашем государстве, так как само призвание Рюрика было обусловлено правлением в согласии с правом: "И реша... да правит нами по праву".

2. Православным Христианством, со времен Крещения Руси святым Владимиром, правнуком Рюрика, в Киеве, в 988 году.

3. Символическим значением Регалий Верховной Власти, получ­енных Владимиром Мономахом (1053-1125), правнуком Владимира, от своего деда, константинопольского императора Константина Мономаха.

4. Православным царством (1547) и Земским Собором (1550), со времен первого нашего царя Ивана Васильевича Грозного, наследника и потомка святого Александра Невского, Владимира Мономаха, святого Владимира и Рюрика, и внука константинопольской царевны и российской великой княгини Софии Палеолог. (Со времени которой гербом нашей страны стал черный римский орел на золотом константинопольском щите, с белым московским гербом в центре. Цвета этого герба стали цветами кокарды наших Вооруженных Сил).

5. Симфонией законного государства, возглавляемого православным царем, с Русской Православной Церковью, возглавляемой Патриархом Московским и всея Руси, со времен царя Федора Ивановича (1589). Согласно определению императора Юстиниана, симфония предполагает одновременное наличие законности государственной власти и святости в церковном руководстве.

6. Династией Романовых, ведущей свое начало от Михаила Федоровича Романова, сына Патриарха Филарета, двоюродного брата Федора Ивановича, последнего царя из московской ветви династии Рюрика.

7. Законом о Престолонаследии императора Павла Первого, положившего начало статьям о наследовании Российского Престола в Основных Законах. Эти статьи регламентируют преемственность в рамках Династии Романовых и, конечно, в рамках всех предыдущих условий.

Никакое из этих, вкратце перечисленных, условий политической легитимности не отменяет ни одно из предыдущих условий, а, наоборот, их подтверждает. Так, даже законный царь из династии Романовых никоим образом не мог бы превратиться в президента республики или отказаться от православия, или от Регалий Мономаха. Его само­державных прав на это не хватило бы. (Точно также, невозможно превра­щение президента США в монарха, или переход президента Израиля в магометанство, или в христианство, или выбор православного президента в Польше, или в Хорватии).

Резюмируя: I. Легитимный строй в России предполагает легитимную в ней Верховную Власть. 2. В свою очередь, легитимная Верховная Власть в России может быть только монархической и только право­славной. 3. А возглавлять ее могут только потомки царя Михаила Федоровича, согласно постановлению Земского Собора 1613 года. 4. После этого порядок наследования Верховной Власти потомками царя Михаила Федоровича регламентировался последовательно рядом зако­нодательных актов наших царствовавших монархов.

Каждый правопорядок по самой своей сути всегда иерархичен. Например, даже в Законодательстве пророка Моисея можно различить три иерархические ступени. "Наибольшая заповедь в законе" (Матф. 22, 36) гласит: "Люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всеми силами твоими". (Второзак. 6, 5). "Вторая же подобная ей: возлюби ближняго твоего, как самого себя". (Матф. 22, 39). Это "закон царский" (Иаков. 2, 8). "На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки" (Матф. 22, 40). Затем следуют Десять Заповедей, и, наконец, все остальные 613 заповедей Ветхого Завета. (Большая часть которых сегодня не исполняется).

В нашем легитимном конституционном правопорядке на первой иерархической ступени ("наибольших заповедей") стоят (в хроноло­гическом порядке) династическая монархия, православие и собор­ный строй, на второй ступени — династия Романовых, на третьей — законодательство о порядке наследования в рамках Династии. И лишь затем на этом легитимном конституционном фундаменте можно возво­дить все дальнейшие необходимые прагматические конъюнктурные построения конституционного, политического и экономического харак­тера.

Полное, интегральное восстановление легитимности в России предполагает принципиальное восстановление также и всех наших основных учреждений, в том числе и Земского Собора (но отнюдь не зеркальную реставрацию прошлого). Земские Соборы предшествовали династии Романовых. Сама институция соборов была установлена первым православным царем, еще из династии Рюрика. Земский Собор 1613 года провозгласил природное право на царство Михаила Федоровича, а затем, в течение 10 лет, заседал беспрерывно, помогая царю в преодолении последствий Первого смутного времени. Посему, само по себе трудное и сложное (а возможно и длительное) восстановление нашего Государства может начаться и с Земского Собора, как это и случилось в 1613 году. Мудрость царя Ивана Васильевича учредила эту нашу институцию таким образом, что она может действовать даже в смутные времена, когда нет полноты государственных учреждений, имея своей задачей как раз преодоление этой неполноты. Для этого Земский Собор ограничен двумя условиями: 1. Он никак не может отменить ни одну из вышеперечисленных конституционных предпосылок нашего государственного строя. 2. Он должен быть созван и учрежден в согласии со своими собственными принципами (земское представительство, соучастие церковного, военного и гражданского руководства, председательство представителя Русской Православной Церкви в отсутствие царя).

Это значит, что Земский Собор никоим образом не может менять наш конституционный государственный строй и не может выбирать "никакой новой династии".

Однако, предположим, если бы больше не осталось в живых ни одного из членов династии Романовых, то тогда (только тогда) Земский Собор должен был бы установить, кто имеет наибольшее право заступить ее место, или, вернее, кто находится в ближайшем к ней родстве. В этом суть Земского Собора: он никогда не дает никому никаких прав, просто потому, что не может дать того, что сам не имеет. (Не может дать и не может отнять!) И только лишь в исключительных, чрезвычайных случаях, выискивает и устанавливает, кому эти права принадлежат, когда это не является без всякого сомнения очевидным. Высочайший Акт от 5 апреля 1797 года конкретно требует, чтобы "не было малейшего сомнения, кому наследовать".

В заключение, необходимо отметить, что помимо первичной легитимности, имеется еще легитимность вторичная, зависящая от эффективности, действенности управления. Даже нелегитимная по своему происхождению власть может частично оправдать (легитимировать) себя своим хорошим управлением на благо всех граждан. Но, в конечном итоге, ее окончательной легитимацией может быть только лишь восстановление полного легитимного конституционного правопорядка.

 

(2194.29.8.92)

 

 

МОНАРХИЧЕСКАЯ ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ

Любая политическая акция в современном мире всегда неизбежно происходит под вывеской демократии. Все режимы в мире провозглашают свою демократичность, независимо от того, являются ли они монар­хическими, республиканскими или тираническими. Точно также, все современные идеологии тоже заявляют о своей демократичности. Некоторые из них даже ввели слово "демократия" в название созданных ими — недемократическим путем — новых государственных образований. Каковые затем были приняты без всякого протеста по этому поводу во все международные организации. Об этом модном словесном поветрии довольно много писал в свое время известный испанский философ и сенатор Хулиан Мариас. А именно, что все полтораста государств, входивших тогда в Организацию Объединенных Наций, официально считали сами себя демократическими, и были признаны таковыми этой организацией. Мариас писал, что если под демократией подразумевать все что угодно, то, в таком случае, демократия не будет означать ничего.

В "Нашей Стране", за сорок с лишним лет ее существования, неоднократно делался теоретический анализ выражения и понятия "демократия". Если оставить в стороне политическую теорию, то для практического уточнения этого выражения можно воспользоваться известными словами президента США Линкольна, которыми оканчивается его известная геттисбургская речь. На Геттисбургском поле произошло в июле 1863 года одно из самых кровопролитных сражений североамериканской гражданской войны за упразднение рабства в США. (В связи с этим, встает вопрос: существовала ли демократия в США до упразднения в них рабства, или демократия появилась лишь после его ликвидации? Нельзя также забывать, что зародившаяся впервые в Афинах демократия была рабовладельческим режимом). В ноябре 1863 года, на Геттисбургском поле состоялась церемония погребения павших воинов обеих сторон, во время которой Линкольн сказал речь в две мин­уты, которую он закончил выражением своей веры, что павшие не погибли напрасно, и что "эта нация под Богом возродится к свободе, и что власть народа, народом и для народа не исчезнет с земли".

Именно эти слова "government of the people, by the people, for the people" и могут служить наиболее кратким и в то же время наиболее полным определением демократии, в положительном смысле этого слова.

При этом нельзя забывать, что существует также понимание демократии, как плохого политического режима, а именно, как извращение "политейи" (республики, в переводе Цицерона). Вернее, это последнее понимание, сформулированное впервые Аристотелем, является изна­чальным, подлинным определением демократии в политической науке. Согласно Аристотелю, существуют три хороших режима и три плохих. Хорошие политические режимы - это монархия, аристократия и политейа, в то время как их извращения являются плохими политическими режимами (тирания, как извращение монархии; олигархия как извращение аристократии, и демократия, как извращение политейи). В прошлом веке эти определения Аристотеля были неправильно переведены сначала на французский язык, а затем и на другие современные языки, таким образом, демократии стали приписывать качества политейи и смешивать ее с республикой (в древнем смысле этой последней).

Так вот, определение Линкольна помогает преодолеть эту путаницу. Дело в том, что Аристотель определяет хорошие режимы тем, что они действуют на благо всего народа. Плохие же режимы действуют на благо самих себя. Например, демократия является властью большинства, каковая власть действует на благо этого большинства, в то время как политейа действует на благо всех, и большинства и меньшинства. Значит, если мы согласимся с Линкольном, что демократия — это власть для народа (а не для большинства), то мы автоматически зачисляем ее в ряды хороших режимов, независимо от самой истории этого слова.

Однако, согласно Линкольну, этого мало. Он ставит три условия: не только власть народа и для народа, но также и власть через народ. Это последнее условие вызывает некоторое недоумение, так как противоречит идее американской представительной демократии. Правда, конституция США о демократии вообще не говорит ни одного слова (она лишь говорит о "республиканской форме правления''), но уже в ее первом параграфе устанавливается, что все законодательные права сосредоточиваются в Конгрессе. Зато введение к конституции начинается со слов "мы, народ США", что соответствует словам Линкольна о власти "через народ", а не через представителей.

Конечно, такую прямую демократию было легче осуществлять в Афинах, со всего лишь несколькими десятками тысяч полноправных граждан (иностранцы и рабы никаких гражданских прав не имели). При этой первой демократии мира считалось, что выборы не являются демократическим методом, так как они могут вести к известному отбору. Поэтому поистине демократическим методом считалось назначение на политические должности путем жребия, на бобах, с тем, чтобы со временем все граждане смогли перебывать по очереди у власти. Однако, эта демократия смогла просуществовать в таком виде всего лишь пару десятков лет, и в конечном итоге она привела не только к казни Сократа, ("лучшего из людей", по словам Платона), но и к концу независимого афинского государства.

Все эти вопросы не являются чисто отвлеченными, абстрактными рассуждениями, но имеют большое практическое значение, особенно в случае восстановления государственности в нашей стране, после многолетнего партийного абсолютизма. Конкретно, как бы ни толковать демократию, очевидно, что ее непременным условием является возможность свободного выбора между разными альтернативами управления государством. Так вот, в зависимости от того, как понимать демократию, так будут пониматься и эти альтернативы. И наоборот.

Если понимать демократию как власть народа через своих представителей, то выбор разных альтернатив будет равнозначен выбору между разными кандидатами в представители народа. Для этого кандидаты, конечно, должны публично (гласно) высказывать свои мнения о государственных делах, и на основании этих программных высказы­ваний население будет в свою очередь высказывать на голосованиях свое мнение о кандидатах. Но это не является абсолютным условием. Неко­торые кандидаты всей своей жизнью могут быть настолько известны широким слоям населения, что последние могут им высказать свое доверие, как честным, компетентным и толковым представителям. Тогда и не нужно никаких программных заявлений. Да и сами программы не всегда обязательны: государственные дела должны решаться прагматично, в согласии с меняющейся реальной обстановкой, а не в согласии с отвлеченными программными утопиями.

Такая представительная демократия, к сожалению, выродилась в партийную демократию, когда выбор происходит не между отдельными кандидатами, а между разными партиями, которые коллективно представлены отдельными кандидатами, объединенными в общие партийные списки. Получается многоэтажное представительство: представители представляют в первую очередь те партии, которые их назначили кандидатами и включили в партийные списки кандидатов, во вторую очередь они представляют партийные программы и партийную идеологию этих партий, и лишь затем то население, которое голосовало за них.

Однако, существует и третий вариант демократии, понимаемой как возможность выбора альтернатив. Это выбор между конкретными вариантами возможных конкретных решений государственных дел. Такой вариант демократии широко применялся в нашем историческом государстве до татарского нашествия. Это была вечевая демократия. В наши дни такая демократия лучше всего выражена в государственном устройстве Швейцарии, где определенное число граждан (довольно низкое) может в любой момент поставить по своей собственной инициативе на народное голосование любой вопрос. Такое прямое народное решение превалирует над правительственными указами и над парламентскими законами.

В нашей стране все конституционные и государственные решения после неконституционного свержения законной власти в Феврале 1917 года были явно недемократическими. Наш народ никогда не имел ни­какой возможности свободного выбора между разными альтернативами ни программ, ни правителей, ни тех или иных конкретных решений по конкретным вопросам. Даже в таких фундаментальных вопросах, как само название страны, наш народ не мог никак высказать свое мнение. В нашей стране была диктатура одной программы, одной партии, одной гарнитуры государственных сановников.

Эти программа, партия, гарнитура потерпели полное фиаско. Если же сегодня говорить о какой-то демократизации, то таковая только и может состоять в замене провалившихся программы, партии и гарнитуры сановников совершенно иными программами и людьми. Конечно, люди могут тоже измениться и отказаться от провалившихся программ. Тогда они должны гласно об этом заявить.

Но, в конечном итоге, сам народ должен иметь под своим контролем все эти процессы радикальных перемен, необходимых для спасения нашей страны. И вот, как раз в этом смысле может быть полезно условие, высказанное Линкольном: власть народа, для народа, но также и через народ. То есть, возрождение нашего вечевого начала. Конкретно, это можно очень легко осуществить узаконением народных референдумов, по инициативе самого народа, как в Швейцарии. Мо­гут быть референдумы общегосударственные, или местные, в зависи­мости от характера поставленных на референдум вопросов. Но эти на­родные решения всегда должны превалировать над решениями всяких правительственных и представительных органов. Народ соборно муд­рее и правителей и представителей. Сам народ сможет и поправить многие дела своей собственной инициативой и своим собственным реш­ением. Правители же и законодатели да будут в первую очередь испол­нителями народных решений.

В этом смысле "Наша Страна" сегодня конкретно предлагает введение в нашей стране таких референдумов по свободной народной инициативе, для действительной перестройки нашего государства и для его настоящей радикальной демократизации. И, одновременно, предла­гает первую тему для такого народного референдума: восстановление го­сударственной преемственности с нашим монархическим государством, под нашим историческим тысячелетним именем: Россия.

Кто против этого, да не распинается больше в своей демокра­тичности.

 

ИНТЕРВЬЮ

 

САМОДЕРЖАВНАЯ МОНАРХИЯ В СОВРЕМЕННОМ ПРЕЛОМЛЕНИИ

 

Выходящий в американском штате Аризона журнал "Свободное Слово Руси" опубликовал интервью, взятое в сентябре 1991 года в Буэнос-Айресе А. Антоновым у члена редакционной коллегии "Нашей Страны" И. Н. Андрушкевича. (Текст в этом журнале был воспроизведен с видеозаписи с некоторыми неточностями, которые в данном случае исправлены). В кратком предисловии редакция отметила, что "тема монархии исключительно актуальна и важна в сегодняшнее смутное время, а И. Н. Андрушкевич очень интересно, доходчиво и с большим знанием излагает ее, помогая нам познать и уяснить забытые нами наши исторические и духовные ценности, без опоры на которые нам не выстоять". Ниже мы воспроизводим ответ И. Н. Андрушкевича на первый вопрос, сформулированный А. Антоновым следующим образом: "Мне бы хотелось, чтоб Вы дали как бы квинтэссенцию понятия самодержавной монархии в современном преломлении, то есть применительно к современной ситуации, а также рассказали о реальных путях ее осуществления сейчас в России".

 

Дело в том, что у многих сейчас в голове происходит смута; у нас сму­та в головах, а не только в политике или в экономике. Во-вторых, у многих потеряно правильное понимание многих концепций и понятий, и поэтому сначала нужно вкратце уточнить понятие о монархии, как таковой.

Монархия эго не есть форма управления, это есть форма высшей верховной власти. Об этом хорошо говорит Лев Тихомиров в своей фун­даментальной книге „Монархическая Государственность".

Есть две власти в каждом государстве, одна — это то, что римляне называли "империум" — верховная власть, и другая — управленческая власть.* И, кроме того, есть еще влияние разных интересов, сил, лобби и всякие другие элементы властвования в обществе. Но мы сейчас говорим не об обществе, мы говорим сейчас о государстве. Верховная власть, "империум" — это и есть та власть, выше которой нет другой власти. Это есть такая власть, которая как бы парит над всеми другими властями и над самим государством. Это такая власть, которая, как римляне говори­ли, есть власть над жизнью и смертью человека. Верховная власть, как говорит Тихомиров, бывает двух типов — одна, это то, что он называет де­мократическая верховная власть и другая — это монархическая верхов­ная власть.

Монархическая верховная власть это такая власть, которая осу­ществляет весь арбитраж в государстве, арбитраж юридический, в пер­вую очередь, и затем политический. В конечном итоге деятельность государственной власти

 

*) Каковую римляне называли "потестас".

 

и заключается именно в арбитраже. И вторая функция этой верховной власти — это оборона, защита страны и народа. Это, как говорил еще царь Соломон, функция царя - сидеть на престоле и своими плазами отгонять все злое, что угрожает этому государству, как, например: нашествия, войны, враги и т.д.

Таким образом, верховная власть возглавляет вооруженные силы страны и возглавляет все функции арбитража и, в первую очередь, судебного арбитража. Это очень важно знать и понимать.

Как родилось государство? Государство родилось именно из необходимости осуществления этих двух функций — судебного внутреннего арбитража и охраны от всяческих внутренних несчастий, которые могут постигнуть страну. И вот именно для осуществления этих двух государственных функций и существует верховная власть. Но она сама этого не может исполнять, проводить практически в жизнь, она сама не может вершить ни суд, ни арбитраж, ни проводить военные, охранные мероприятия. Для этого возникает целый ряд управленческих властей.

Как верховная власть, так и управленческая власть могут основываться на разных принципах. Аристотель в своей "Политике" перечисляет три основных формы власти. Это власть одного человека, власть нескольких и власть многих. И все эти три формы власти разделяются на хорошие, плохие, и искаженные.

Хорошая власть — это такая власть, когда один человек, немногие или многие действуют на благо всех. А плохая, или искаженная власть, —это когда один, немногие или многие действуют на благо самих себя.

Возьмем пример первого случая —один человек. Когда он действует на благо всего народа, Аристотель называет его монархом. Когда же он действует на благо только самого себя — это тиран. Власть немно­гих — когда она действует на благо всего народа — это аристократия, потому что лучшие люди и лучшие члены общества служат всему народу и всему государству. Когда же эта власть немногих служит только себе, своим экономическим и политическим интересам — это олигархия. Точно также и власть многих — когда эта власть многих действует на благо всех — это "политейя", говорит Аристотель. А Цицерон это слово "политейа" трактует, как "республика". Когда же эта власть многих действует только на благо себе, то есть на благо этих многих, но не всех — то это демократия.

Мы видим, что и здесь тоже происходит смешение. У Аристотеля яснее различия разных типов власти, но у него нет разделения на власть верховную и управленческую.

Вершина политической мысли в области государственной теории как раз достигнута Тихомировым. Он различает только два вида власти: верховную власть и управленческую власть. Я думаю, что в конечном итоге всякая власть сочетает в себе комбинацию разных принципов власти и в разных пропорциях. Но самое важное, это установить, какой не только по форме, но и по существу является верховная власть — является она монархической или демократической. Вот, например, Тихомиров утверждает, что в Риме верховная власть всегда была демократическая, даже в период царей.

В Риме было три периода: царский (753-610 г.г.), потом консульский (510-27 г.г. до Р.Х.) и затем императорский период. Так вот, Тихомиров говорит, что во все эта три периода в Риме принцип верхов­ной власти был всегда демократический. Почему? Потому, говорит он, что даже в царский период, когда в Риме были цари, народу принадлежало право на помилование. Когда осужденному на смерть или какое другое наказание надо било обратиться за помилованием, он должен был обращаться к народу. И народ на своем общем собрании решал, помиловать этого преступника или не помиловать. Царь самолично не мог его помиловать. И это, согласно Тихомирову, является подтверждением того, что верховная власть в Риме, в конечном итоге, принадлежала народу, так как одним из признаков этой власти есть право на помилование. Это высшее право может даже перешагнуть через любой закон и решение суда. И это право в Риме имел народ. Царь в Риме (rех) был по существу высшей управительной, но не верховной властью. А в монархических формах верховной власти этим правом обладает только один человек — монарх.

Таким образом, монархия— это такой государственный строй, в котором верховная власть принадлежит монарху, но управленческая власть может принадлежать не монарху, или же может ему тоже принад­лежать. И поэтому абсолютные монархии - это те монархии, где и вер­ховная, и управленческая власть принадлежат монарху.

У нас в России этого никогда не было. У нас верховная власть при­надлежала монарху, но управленческая власть принадлежала и тому, что мы могли бы назвать аристократией и тому, что мы могли бы назвать на­родом. Но главным образом она все же принадлежала народу. Вот по­этому И. Л. Солоневич свое понятие народной монархии выводит из русской истории. Он говорит, что в России народ фактически прини­мал очень большое участие в управлении государством.

Во времена древней Руси (Новгородско-Киевской Руси) это дела­лось путем Вече, потому что Вече в Новгороде и частично в Киеве факти­чески решало все вопросы — быть или не быть, быть войне или не быть войне, делать это или делать другое.

Предложение, как это делать, народ сам не вырабатывал, потому что он для этого не квалифицирован. Это вырабатывал или князь, или вырабатывала какая-то Дума — Господский Совет в Новгороде, Старшая Дружина, потом Боярская Дума и т.д.

Какое-то квалифицированное меньшинство вырабатывало это ре­шение, но само решение принимал народ. Возглавлял же этот народ и воз­главлял осуществление этого решения всегда монарх — сначала князь, потом великий князь, затем царь или император. Но главной функцией монарха с самого начала, начиная от Рюрика и до Николая Второго, была именно функция военного предводительства и помилования. Поэтому мо­нарх имел последнее и окончательное слово в вопросах суда и войны. Как римляне говорили: "Суд и война - это есть высшая функция власти".

А формы и методы управленческой власти в течение истории менялись — в ней принимал участие народ, в ней принимали участие разные меньшинства, а под конец императорского периода в ней принимала сильное участие бюрократия, что и явилось частично причиной ослабления нашего государственного строя, потому что бюрократия — самый плохой метод управления. В мире есть разные демократические государства. Например, Англия — несомненно демократическое государство, но она одновременно является и монархией. Если бы меня попросили точно, научно определить государственный политический строй Англии, я бы, однако, не сказал, что там верховная власть принадлежит королю или народу. Я бы сказал, что там, как раз, верховная власть принадлежит какой-то смеси олигархии и аристократии.

Хотя Тихомиров говорит только о двух формах верховной властна — монархии и демократии, несомненно, что в наше время мы видим развитие нового типа верховной власти — олигархии. Это власть каких-то меньшинств, иногда открытых, иногда скрытых, замаскированных, которые в конечном итоге держат в своих руках высшую власть, а управленческую власть разделяют с целым рядом других групп, в каждой стране по-разному.

Поэтому, если мы сегодня будем рассматривать современные государства, то увидим, что наряду с явными элементами демократии, y них есть одновременно совершенно другие элементы, в разных пропорциях и в разных комбинациях. Например, в Англии декоративную часть занимает монархия, но тактическую часть верховной власти занимает какая-то аристократия с олигархией. В США это прямо олигархия или, как говорят, "establishment", — партийная, экономическая, финансовая, судебная олигархия, которая держит фактически высшую власть в своих руках. Она — эта власть, выше даже власти самого американского президента. Президент же наделен только функциями исполнительной власти.

В Японии мы видим вроде бы монархию, где верховная власть частично сохранена за императором, так как он, в конечном итоге, имеет право на помилование; в случае войны он продолжает бить символом единства японской нации и верховным командующим. Но там, по моему мнению, верховная власть расщепилась, так как наравне со всем этим, в верховной власти соучаствует и народ, и, частично, какое-то олигархическое меньшинство.

Так вот, заканчивая этот краткий обзор очень сложного вопроса, нужно сказать, что на самом деле все обстоит гораздо сложнее, чем это может показаться на первый взгляд. И, говоря о каком-либо государстве, мы должны в первую очередь определить, какая у него верховная власть, на каких принципах она основана: на монархических, демократических или олигархо-аристократических, во-вторых, выяснить, какая у него управленческая власть, из каких элементов она состоит, в какой пропорции и какие элементы преобладают.

Я лично считаю, что сейчас в мире превалируют элементы олигархические. Так называемые современные западные демократии есть олигархические государственные образования, в которых верховная власть, в конечном итоге, принадлежит олигархиям, которые, в большинстве своем, замаскированы. Эти олигархии стоят скрытно за кулисами, но они имеют реальную власть. Но, кроме этой невидимой вла­сти, существует целый ряд управленческих властей и существует деко­ративная власть. Эта декоративная номинальная власть часто бывает монархической. Но даже когда эта власть декоративная и номинальная. она все же сохраняет что-то от своей сущности. Возьмем, например, Ис­панию. Несмотря на то, что там монархия сейчас является монархией более номинальной и декоративной, чем реальной, но все-таки, несмотря на это, она сохранила частично какие-то свои первоначальные функции, в частности, арбитражные. Мы видим, что именно арбитражная функция испанской монархии позволила Испании проделать затеянную там пере­стройку от франкизма к современной демократии довольно удачно, без потрясений, путчей и переворотов, хотя таковыее намечались и несо­мненно могли бы быть разрушительны для страны. Я хорошо знаю современную испанскую историю, я разговаривал с некоторыми испанскими политиками и общественными деятелями, и все они — и правые, и левые, и монархисты, и республиканцы, и даже социалисты утверждают, что ис­панская монархия была для Испании благодетельна именно тем, что она блестяще выполнила свою роль арбитра между противоборствующими по­литическими группами во время политической перестройки испанского государства.

Теперь, возвращаясь к России, когда мы говорим о монархии, мы обычно подразумеваем самодержавие. И часто это слово мы понимаем неправильно, понимаем, как абсолютизм. Но это совершенно неверно.

Самодержавная монархия— это такая монархия, в которой вер­ховная власть принадлежит реальному монарху, не как в Англии или в других странах — номинальному или декоративному монарху. Само­державие — верховная власть чисто монархическая, то есть она стоит полностью над обществом, она не зависит ни от кого, ее главнейшей функ­цией является арбитраж. Функция арбитража русской самодержавной монархии со времен Рюрика появляется продуктом самого общества, не является результатом каких-то внутренних общественных комбинаций или внутриобщественной борьбы, она взята извне. И поэтому арбитраж являлся по существу надобщественным, надпартийным, надклассовым, независимым от каких-либо частных интересов, имеющихся в обществе. Но именно в аспекте верховной власти, а не в аспекте управления.

В России монархия родилась в Новгорода и за более чем 1000 лет своего существования имела только две династии — династию Рюриковичей и династию Романовых.

Династия Рюриковичей, просуществовавшая до сына Ивана Гроз­ного, Федора Ивановича, зародилась в Новгороде при строгом соблю­дении следующего принципа: Рюрик, призванный княжить, вначале обладал только верховной судебной властью. Его даже не всегда пускали в Новгород, куда он мог приезжать лишь вершить суд. В Новгороде народ выбирал тысяцкого и посадника. Тысяцкий командовал дружиной, то есть постоянной профессиональной армией и народным ополчением, а посадский управлял всей городской и государственной администрацией.

Князь, приезжая в Новгород, вершил суд, на не творил законов; он не был законодателем. Он судил по имеющимся законам, об этом в летописи сказано: «Призовем бо князя, дабы судил нам по праву". Значит, право у славян уже было, оно было выработано самим славянским обществом. Значит, право существовало, значит, князь не создавал право, он не был законодателем. У него позже появились законодательные функ­ции, но не в смысле отмены законов, а в смысле только их дополнения, усовершенствования, как итальянцы говорят, аджорнаменто, то есть вывода на современный уровень. Но он не мог отменять предыдущее право, он не мог делать каких-то революций в области права и законодательства.

Сам князь не был ни управителем, ни законодателем, он был верховным судьей, который творил арбитраж над обществом, из которого он сам не вышел. Он не вышел из этого общества, он был призван "извне", и, будучи призван один раз „извне", все его потомки тоже были как бы "извне", потому что династичность обеспечивала гарантию того, что никто случайный и злонамеренный не мог дорваться до власти.

Об этом хорошо говорит Пушкин в своей драме о Борисе Годунове, где Борис Годунов (по словам Пушкина), обращаясь к своему сыну, говорит приблизительно следующее: "я до власти дорвался, но ты, сын мой, будешь править по праву". Эти слова означают, что сам Борис правит не по праву, то есть он сам дорвался до трона интригами, стечением обстоятельств и прекращением прежней династии, он вырвался в цари. И это было неправильно, это было незаконно.

Точно таким же был Василий Шуйский, который сам стал царем. А еще более незаконными, еще более нелегитимными были все эти лже-димитрии, потому что они обманом и интригами, силой и даже интервенцией других стран добивались трона. Но власть на троне незаконна, когда тот, кто садится на трон, дорывается до него сам по себе. Об этом хорошо сказал император Павел, что русская законная верховная власть это та власть, которая вытекает из самого закона, а не  из хотения человеков, не от того, кто стремится к этой власти, ни от желания всех других людей, составляющих общество.

Вот так, с основным законом, из рода в род и кто сын, тот будет у власти. Наша самодержавная монархия была исключительно властью верховной, и в области управления она не была абсолютной, потому что рядом с ней в разное время и по разному сосуществовали все другие управленческие типы власти: демократическая, как это имело место в Новгороде, аристократическая, как это было больше в Киеве, затем при Иване Грозном был установлен Земский Собор — это был опять большой и сильный демократический принцип. Иван Грозный ввел также самоуправление для суда и для управления по местам — это тоже был чисто демократический принцип. Конечно, Боярская Дума отражала демократический принцип. Но эти два принципа —демократический и аристократический —всегда сосуществовали и, как говорит И. Л. Солоневич, монархия в России, являясь верховной властью, всегда старалась, чтобы аристократические элементы в управлении не затирали народные, чтобы перевес всегда был на стороне народных элементов. По слову И. Л. Солоневича, "это был альянс верховной власти с низами" против средо­стения. Средостение нужно, оно технически дает возможность управления страной. Но его надо сдерживать, и вот, у нас это средостение сдер­живалось: низами снизу и царем сверху. И так царь с низами действовал совместно.

Оттого наша самодержавная монархия была именно монархия са­модержавная не в смысле абсолютной власти, а в смысле власти чистой в своем принципе, то есть она была абсолютно арбитражной и абсолютно независимой от общества.

У нас слово самодержавие появилось в процессе освобождения от татар. Когда Россия сбросила все признаки последней зависимости от татар, тогда впервые и употребляется этот термин. Этот термин можно пе­ревести на современный язык как суверенный. Самодержавная монар­хия это есть суверенная монархия, независимая не только от внутренних общественных факторов, но и от любых внешних факторов, чего нельзя сказать сегодня про современные монархии, кроме, пожалуй, японской.

Английская монархия, несомненно, тесно связана с различными корпорациями или организациями, как, например, масонские ложи. Зна­чит, она уже не независима. То же имеет место и в других странах с пре­зидентами и иными возглавителями верховной власти. Значит, у них нет независимости, они все от чего-то зависят.

У нас в России монарх ни от кого и ни от чего не зависел. Он за­висел только от своей совести. а совесть его должна была быть хри­стианской, ибо он являлся сыном Православной Церкви. И вот в этом ограничении была гарантия того, что он будет действовать как Царь, как Верховный Правитель по совести, а совесть может быть только у одного человека. Совести не может быть у коллегии, у какой-то группы людей или у какой-то корпорации. Совесть - это есть явление личностное, и поэтому наша российская верховная власть была личностная, она всегда действовала по совести, и поэтому она была самодержавной и ни от кого независимой.

Только самодержавный монарх сможет обеспечить нашей стране действительную суверенность. Какая же это может быть суверенность, когда куда-то едет президент, где-то с кем-то договаривается, и мы не знаем, куда он зашел и от кого получил какие-то подарки или взятки, кому он подчиняется и кто на него влияет.

На царя нельзя повлиять, его нельзя подкупить, ему это неинтересно, ему это не нужно. Он родился уже с властью, его просто нечем ку­пить, он имеет все, он никому ничего не должен, никому ничем не обязан, никого он не должен благодарить ни за что. Поэтому он совершен­но независим. Наше русское самодержавие и было такой монархиче­ской, полностью независимой верховной властью. Но кроме того, что наша монархия должна быть самодержавной, она должна быть и народной, — говорит И. Л. Солоневич. Значит, все, что касается управления делами государства и общества, должно быть народным, то есть основанным на демократических принципах. Пусть народ сам выбирает исполнительные, судебные и другие управленческие власти, как их у нас выбирали еще при Иване Грозном.

Но затем Петр Первый ввел бюрократию, позаимствовав эту форму управления на Западе. С тех пор к нам в страну привнесено два очень зловредных принципа управления: один — это бюрократия о ее но­менклатурой и другой — привилегии, которые затем были доведены до абсурда коммунистической властью

Наше государство не было основано на завоеваниях и связанных с ними привилегиях. Как хорошо сказал А. Хомяков, каждое государство зависит от того, какое оно имеет происхождение. Все западные государ­ства возникли в результате завоеваний и захватов, а завоевания дают привилегии завоевателям и их потомкам. Например, Англия — это страна потомков тех завоевателей и их вождей, которые когда-то заво­евали Англию.

Россия же не была никогда никем завоевана и наша аристократия не являлась потомками каких-либо завоевателей. Она являлась потомка­ми тех русских людей, которые служили государству и которые проис­ходили из самых разных слоев народа, то есть это потомки служилого со­словия, княжеской дружины. Князь выбирал себе в дружину людей толко­вых, здоровых и верных, которые искали чести и славы государству, кня­зю и самим себе. И эта наша русская аристократия была служилая, так как она служила своему отечеству. Этот принцип был искажен Петром Первым не только по вине самого Петра, я это подчеркиваю, но по вине и всего нашего общества. Наше общество не смогло найти выхода. Поэтому императорская Россия погибла, потому что в результате были подорваны общественные силы, которые ее защищали. Ее защищала только бюро­кратия. которая опиралась на привилегии. А на привилегиях и с бюро­кратией защитить ничего нельзя. Вот даже советская власть с такими колоссальными привилегиями номенклатуры и с такой колоссальной бю­рократией не смогла себя защитить, потому что когда наступает роковой момент, никто на защиту номенклатуры и ее привилегий не пойдет. На защиту идеалов своей отчизны, на защиту своей веры, своего народа и своей страны люди пойдут. Это ярко показала ситуация во время Второй Мировой войны. А защищать какие-то привилегии бюрократического ап­парата никто не будет, даже те, кто ими пользуется.

Итак, заканчивая краткий обзор столь сложного вопроса, мы утверждаем, что лучшей, исторически оправданной нормой власти для России является монархия — монархия самодержавная и народная, то есть в которой верховная власть принадлежит самодержавному монарху, а все управленческие власти — народу.

Раньше в России в управлении всегда соучаствовала аристокра­тия, но сейчас ее больше нет и поэтому народ может постепенно сам соз­дать свою аристократию в результате отбора своих лучших людей и на­значения их на государственные должности для управления нашей стра­ной во всех трех областях — законодательной, судебной и исполни­тельной.

- Каков может быть реальный механизм перехода к монархии, исходя из данной сегодняшней ситуации? Вот в монархическом движении как за рубежом, так и в России есть очень много разногласий по этому вопросу, очень много разговоров вокруг легитимизма Земского Собора, прав династии Романовых. Или возможна какая-то альтернатива — не династия Романовых?

 

— Восстановление монархии в России возможно только в рамках восстановления Государства Российского. Теоретически может про­изойти одновременно и то и другое: будет и монархия восстановлена, и го­сударство. Однако, это маловероятно, потому что практически трудно осуществимо. Возможны и две другие альтернативы — сначала будет восстановлена монархия и она восстановит государство, или, наоборот, будет сначала восстановлено государство, которое со временем выльет­ся в монархию. Я думаю, что наиболее вероятна третья альтернатива, то есть сначала будет восстановлено государство.

Что, однако, значит — восстановлено государство? Государство - это понятие, прежде всего, юридическое. Значит, в первую очередь, надо восстановить идею юридической преемственности, скажем, как поля­ки сделали. У них было свое правительство за границей, которое сохраня­ло историческую преемственность польского государства. Когда поляки освободились от коммунизма и выбрали своего нового президента, это правительство сложило с себя свои полномочия и передало знаки верхов­ной власти польской республики новоизбранному президенту. Так была восстановлена юридическая преемственность, связь с прежним поль­ским государством, которое существовало до Первой Мировой войны. Восстановлением герба с короной была восстановлена также и символи­ческая связь с прежней королевской Польшей,

Такую же историческую и юридическую преемственность, разны­ми путями, как мы можем видеть, сохранили и другие государства, к примеру, Япония. Американцы требовали от Японии в 1945 году безоговорочной капитуляции, то есть без каких бы то ни было условий. Но японцы в ответ выставили одно лишь условие — сохранить преемствен­ность верховной власти, сохранить монархию, и американцы это требование приняли. Была полностью изменена конституция Японии, было изменено само государство, структура общества. Япония подверглась самой радикальной перестройке во времена американской оккупации и владычества там Мак-Артура, которого называли американским прокон­сулом в Японии. Но была сохранена юридическая преемственность. Это было совершенно перестроенное, новое государство, но оно было преем­ником предыдущего государства под возглавленном одной и той же дина­стии, которая и сейчас существует в Японии.

Такую же преемственность мы видим и в Испании. Франко, восста­новив монархию, как бы восстановил преемственность с прежним госу­дарством, которое было даже до Франко, потому что Франко воевал не с испанским государствам, он воевал с испанской республикой, которая отменила монархию в начале 30-х годов. И Франко восстановил эту юридическую связь с прежней монархией, назначив королем Испании  Хуана Карлоса. Этим он восстановил не только внешнюю преемственность с испанским государством, но и легитимность самой испанской династии, так как отец Хуана Карлоса, будучи старшим в королевском роде, отказался от престола, и наследником испанской монархической власти стал Хуан Карлос. Кроме того, за это решение Франко высказалось в проведенном плебисците подавляющее большинство испанского народа.

Таким образом, мы видим, что всегда нужно сначала восстановить юридическую преемственность государства простым указанием на то, что новая власть считает себя преемницей той власти, которая была paнее, что она принимает эту историческую присягу, принимает ее символически, а также в смысле обязанностей и прав. Она не отказывается ни от каких прежних прав, и ни от каких прежних обязанностей.

Этого не сделала советская власть после октябрьского путча. Советский Союз отказался от обязанностей Российского Государства, из-за чего его многие годы не признавала Французская республика, потому что французы дали большие займы царской России, а Советский Союз не хотел их платить.

Таким образом, первый шаг — это восстановление юридической преемственности с Российским Государством, которое было основано в 862 году в Новгороде Рюриком и которое просуществовало до февральского переворота 1917 года. Это восстановление, с одной стороны, будет символическим; а с другой стороны, нужно будет провозгласить все свои прежние права и претензии, а также признать свои прежние обязательства. Это первое.

Второе — для восстановления государства необходимо все-таки, с учетом происшедших изменений и образовавшихся новшеств, придерживаться своих прежних, исторически оправданных и проверенных принципов.

Дело в том, что полная реставрация невозможна. Тут очень важно именно не путать понятия и не заниматься смутой. Полная реставрация невозможна, но возможно восстановление. Это восстановление не означает, что мы все будем реставрировать так, как было раньше; оно также не значит, что мы все будем делать полностью по-новому. Мы будем делать многое по-новому, но на основании предыдущих, исторически выверенных государственных основных принципов.

Эти основные принципы предыдущего Российского Государства состояли в том, что, все-таки, единственными правомочными органами, способными менять конституцию нашей страны, являются лишь только Земский Собор и сам Царь. Но мы царя на сегодняшний день не имеем, мы только хотим восстановить царскую власть (предположим, мы все согласны восстановить в России монархию, но пока монархии нет). Кто же сегодня, какой поистине правомочный орган может менять конституцию или приспосабливать ее к современным условиям? Ведь дело не только в том, чтобы менять каким-то образом конституцию, но и в том, что ее все время нужно приспосабливать к течению времени, как это у нас всегда в России делалось. Мы видим, что верховная власть у нас была княжеской, затем стала великокняжеской, потом царской, потом импе­раторской. Видим, что она проходила разные фазы, что она имела разные соотношения с другими элементами власти, и все это происходило кон­ституционным образом, то есть без резких и болезненных разрывов с пре­дыдущими этапами.

Кто это может сделать сейчас? Это может сейчас осуществить только Земский Собор, и в этом для нас большое счастье.

Земский Собор это очень мудрое учреждение, которое было очень умно установлено царем Иваном Грозным. Дело в том, что Земский Со­бор легко собрать в любой момент.

И для этого не нужно никаких фор­мальностей. Для этого нужно соблюсти только некоторые принципы, а именно:

Во-первых, нужно, чтобы в Земском Соборе участвовали предста­вители Русской Православной Церкви, и чтобы представитель этой Церкви возглавил Собор, пока нет царя.

Во-вторых, нужно чтобы в этот Земский Собор вошли выборные лю­ди от всего народа, от всех сословий народа. Не может и не должно одно какое-либо сословие представлять другие сословия.

И в-третьих, нужно, чтобы в этот Земский Собор вошли представители от реальной военной власти. Таким образом, мы видим три основных принципа — Церковь, Народ и реальная Военная Власть, которая может быть властью "де-факто", это не суть важно.

Важно другое, а именно:

1. Церковь не только участвует, но и возглавляет этот Собор.

2. Каждое сословие народа представляет на этом Соборе только само себя.

То есть не так, как это сейчас в современных демократиях проис­ходит, где существует только видимость народного представительства, а народ сам не только не управляет, но и не имеет никакого отношения ни к управлению, ни к законодательству. Делает это он через своих "представителей", которым он, якобы, делегирует всю свою власть во всей полноте, причем, бесконтрольно. И этими "делегатами" является обычно какая-то часть интеллигенции, которая занимается исклю­чительно политикой, то есть, по определению Тихомирова, они являются „политиканами". (Он, между прочим, берет это слово из английской тер­минологии. применяемой еще в прошлом веке в Америке. — "politician" - политикан). И мы видим, что на практике в западных демократиях народ представлен политиканами.

Наш же принцип Земского Собора состоит в том, чтобы народ был представлен самим народом, каждое сословие било представлено вы­бранным представителем только из этого сословия. Скажем трудящиеся — тягловое население, как это раньше говорили, должны быть представ­лены представителями именно самого тяглового населения. У нас сей­час, конечно, дворян как сословия нет, но если бы оно было, то дворян должны представлять только сами дворяне, они не могут быть представле­ны, например, духовенством или кем-то из трудящихся. Но и они тоже, в свою очередь, не могут представлять другие сословия; дворянин не может быть представителем трудящихся, он их может возглавлять, но не мо­жет представлять.

Это чрезвычайно важно, но люди этого не знают. Это очень важный принцип. Даже лучшие люди страны не могут представлять другие слои населения, они могут их только возглавлять в каких-то делах или на вой­не, но не представлять в Земском Соборе. Так, например, духовенство может представлять только самого себя на Земском Соборе. Крестьян­ское и купеческое сословия должны сами себя представлять; казаки, они у нас есть сейчас — Слава Богу! — пусть они представляют только самих себя, а не кто-то другой, пусть даже очень хороший, гениальный политик, которого казаки выберут, чтобы он их представлял. Нет, этого делать нельзя.

Народ был полно и широко представлен на Земском Соборе. От каждого города выбирали: от тяглового населения, от дворян, от купцов, от ремесленников, от казаков — все сословия посылали своих представи­телей, и каждый представлял только свое сословие и самого себя. Не так, как у нас сейчас шахтеров, например, представляет какой-то полити­кан, журналист из Москвы или Харькова. Нет, пусть шахтеры выберут шахтера. Могут выбрать и инженера, но чтобы инженер этот тоже был шахтером, а не каким-нибудь чиновником из какой-то канцелярии за ты­сячи километров от них.

3. Участие в Земском Соборе представителей реальной власти, во­енной и гражданской.

Их не избирают, они представляют власть "де-факто". Это легко проследить на практике, на прецедентах. Наша вся конституция была основана на прецедентах, так же как и английская, которая до сих пор совершенно не написана.

У нас есть прецеденты Собора 1613 года, в тяжелое время смуты, когда не было ни царя, ни патриарха. Прецедент Собора 1613 года свиде­тельствует о том, что возможна военная власть "де-факто". Ее представля­ли тогда горожанин Минин и князь Пожарский, которые сами взяли дело в своя руки, возглавив народное ополчение и став во главе воору­женной части русского народа, чтобы спасти пораженную смутой страну. Их никто не избирал на Собор, но они участвовали в Соборе наравне со всеми остальными, как представители военной власти "де-факто". Большинство, конечно, были люди выбранные. Но участвовали в Соборе как выбранные, так и не выбранные, назначенные люди. Так, духовенство не выбиралось, а также власти, взявшие в свои руки дело спасения страны.

И вот, руководствуясь этими принципами мы можем созвать Зем­ский Собор, который будет правомочен решать вопросы восстановления власти и Государства Российского, приводить его конституцию в соот­ветствие с нашими основными историческими законами. Такой Собор должен провозгласить преемственность с прежними соборами, собирав­шимися регулярно вплоть до Петра Первого, который их не отменил, но перестал собирать.

У Собора, который соберется, есть одно очень важное ограничение — он не может действовать вопреки решений предыдущих соборов и установленных ими принципов и прецедентов. В каких-то деталях, про­цедурных моментах — видимо может, но не в основных принципах. Так, в частности, Земский Собор 1613 года установил, что правителями Рос­сии могут быть только люди православные, и только принадлежащие к роду Романовых. И тот, кто себя объявит правителем России не принад­лежа к роду Романовых и не будучи православным в полном смысле этого слова, а не только формально, будет подвержен проклятию и отлучению от Святой Троицы.

Следовательно, некто может стать на время президентом РСФСР или даже быть временным правителем России, но если он объявит себя окончательным и единственным правителем России, то он попадает под это проклятие и отлучение. Кто может снять или отменить это? Только та­кой же Собор, с такими же полномочиями, как и тот, который это устано­вил. Значит, чтобы признать решения и указы Собора 161З года недейст­вительными, нужно собрать Собор, который будет таким же как и тот по своему составу и полномочиям.

Значит, нужно собрать такой же Земский Собор с выборными от всех сословий по 10 человек от каждого города России, с представителя­ми всего нашего епископата и монастырей (а значит и зарубежных), с представителями всех гражданских и военных властей. И этот Собор будет полномочен тогда отказаться от предыдущих решений при усло­вии единодушия и единогласия, как и в 1613 году. Но пока этого не сделано, у нас действуют решения Земского Собора 1613 года.

Восстановить монархию в России лучше всего может только такой Земский Собор.

Если кто-то придет к власти до этого, то он должен по истине и справедливости заявить, что будет действовать временно до созыва Зем­ского Собора, который будет созван через столько-то месяцев или лет, и что он подчинится решению этого Собора.

Новый Собор должен быть созван по принципам предыдущих со­боров. Конечно, избрание представителей на Собор может происходить иначе, в иной пропорции, скажем не 10 человек от города, а только 5, или 1. Можно как угодно это сделать.

И только созванный таким образом Земский Собор, восстановив­ший тем самым преемственность с предыдущими соборами, и прежде всего, с Земским Собором 1613 года, сможет приступить к историческо­му делу восстановления монархии — этого, по слову Ф. М. Достоевского, "естественного жребия России". Собор не будет устанавливать монар­хию, потому что она уже установлена в 862 и в 1613 годах. Он может ее только восстановить.

И он не может выбирать Царя. Собор только должен установить и провозгласить, кто имеет право на власть царскую на основании ра­нее соборно и клятвенно принятых принципов, а именно: царь должен быть православным и принадлежать к роду Романовых, то есть проис­ходить от Михаила Федоровича Романова.

Кроме того, Собор должен будет принять во внимание все последу­ющие законы после 1613 года, устанавливавшие порядок старшинства в доме Романовых и наследования царского престола, и, в первую очередь, закон Павла Первого, который несомненно остается в силе.

Но все эти последующие законы не имеют все-таки такой силы как решения Земского Собора 1613 года, поставившего на царский престол в России на вечные времена род Романовых.

Кто в доме Романовых сегодня больше всего имеет прав — об этом можно спорить, но установить это и провозгласить может окончательно только Земский Собор. Собор не может провозглашать Царя произволь­но, по каким-либо второстепенным признакам. Он не может сказать, к примеру, что, вот, из десяти членов дома Романовых мы выберем этого, потому что он блондин, или потому что он более симпатичный, или пото­му что он самый умный, или потому что он самый волевой.

Ведь иногда выбирают и так. Известна печальная история по­добного выбора одного римского Папы. Кардиналам в Ватикане до того надоели волевые сильные Папы, что однажды они решили, когда после смерти очередного Папы представится возможность, избрать самого безвольного, самого мягкого и самого бесхарактерного, чтобы всем вздохнуть посвободней. И вот они выбрали по этим признакам, но он на самом деле оказался еще более жестким и строптивым. Как оказалось, в течение десятилетий он скрывал свой характер под маской благодушия и слабоволия, и когда его выбрали, то сказал: "Вот теперь, наконец, я до­рвался до власти, и я вам всем покажу..." Вот видите к чему приводит вы­бор по таким принципам.

Однако наш Собор этого не может делать, он не может выбирать. Собор может только установить, что на основании постановлений Зем­ского Собора 1613 года и последующих законов, из принадлежащих к дому Романовых вот именно этот человек больше всех обладает правом на царскую власть в России. Это и есть легитимизм.

Легитимизм, конечно, можно доводить до абсурда. Мы же стоим за легитимизм в том смысле, что несомненно только из дома Романовых мо­жет быть Царь Русский и только православный по вероисповеданию, пото­му что нельзя выбирать какого-то другого, даже лучшего человека. Но в то же время нельзя доводить легитимизм до такой крайности, что все уже предопределено. Устанавливать это беспристрастно, как и устанавливал прежде Собор 1613 года, будет новый Земский Собор. Это большое и опас­ное заблуждение считать, что Царя можно избрать из кого угодно. Вот у меня была беседа с людьми из России, которые говорят, что там уже су­ществует так называемое "предсоборное совещание", и что, дескать, как мы выбрали Царя тогда, в 1613 году. так мы выберем и теперь. Но тогда Царя не выбирали! Это было бы кощунство, святотатство и нарушение русской конституции и традиции — выбирать Царя.

Выбирать Царя нельзя, и Земский Собор 1613 года не выбирал царя, не выбирал династию Романовых. Он устанавливал только, кто ближе все­го стоит по родственным отношениям к предыдущему царю. А так как кровных родственников не было установлено, перешли к свойственникам. Это было родство не кровное, а, посредством брака.

Вот скажем, у меня есть жена. Она мой родственник, потому что она моя жена и мать моих детей. Но вот. сестра моей жены никакого кровного родства ко мне не имеет, но она имеет свойство, потому что она сестра моей жены. И Романовы оказались ближайшими родственниками предыдущей династии по женской линии. Таким образом. Собор не вы­бирал царя, а только устанавливал кто ближе всего стоит к предыдущей династии, как это часто делалось и в Византии.

Наша монархия восходит к идее, что царем должен быть Помазан­ник Божий. Еще ветхозаветные пророки Моисей и Самуил указывали на ряд условий необходимых для установления монархии, которые продол­жают быть действительными и для нас:

1. Народ действительно должен желать царя — это первое и очень важное условие. Народ может желать, но он не имеет права сам выбирать монарха.

2. Поэтому, Царя укажет Сам Господь Вот через природное род­ство к предыдущим царям и народ должен принять его своим одобрением.

3. Царь должен быть в кровном духовном родстве со своим наро­дом и не обособляться от него. Чужестранец, не находящийся а таком родстве с народом не может быть его царем.

4. Царь должен знать и почитать Закон Божий. Заветы Его, (а в наше время это Евангелие нашего Господа Иисуса Христа и учение Право­славной Церкви), чтобы быть в страхе Божьем, не отступая ни влево, ни вправо от исполнения их.

И теперь, заканчивая, я хочу обобщить сказанное. Восстановление государства — это первый шаг. Созыв Земского Собора — это второй шаг. Земский Собор, с Божьей помощью, решит, когда и как произойдет вос­становление единственно надежной и справедливой верховной власти —монархии. Это третий шаг.

А все остальное — техника. Управление, какие будут министер­ства, какие будут границы, какой будет администрация, какая будет экономика — это все может быть решено еще до Собора временной властью, которая созовет Земский Собор, или же сам Собор сможет опреде­лить это, так как все зависит от обстоятельств.

Важно сохранить принципы, так как только эти принципы обеспечат эффективность всех остальных реформ, потому что все эти реформы только в таком случае будут полностью законными, легитимными и всеми принятыми. Пресловутый "консенсус" будет достигнут только в таком случае — „консенсус" не только современный, но соборный, то есть выходящий за рамки времени, соборный с нашими предками и с на­шими предыдущими юридическими и государственными прецедентами и принципами.

("Наша Страна" комара 2223. 2226. от I3.3.I993 м27.3.1993).

 

 

приложение

 

ИНТЕРВЬЮ "НАШЕЙ СТРАНЕ"

Редакция "Нашей Страны" получила из России от группы читателей письмо, с просьбой ответить в письменной форме на ряд вопросов. Ввиду того, что заданные нам вопросы и наши ответы могут быть интересными и для других читателей, редакция решила их опубликовать.

—Сегодня в нашей стране возникает много разных группировок, которые сами себя называют монархическими. Между этими группировками имеются значительные расхождения во мнениях. Чтобы составить себе правильное мнение о сегодняшних перспективах монархии в России, мы решили обратиться к "Нашей Стране" с рядом вопросов. Первый вопрос: почему такие расхождения между монархистами и как относится к ним "Наша Страна"?

— Во-первых, расхождения между монархистами не являются существенными, а второстепенными. Все монархисты согласны, что монархия вообще самая лучшая форма верховной власти, а православная легитимная монархия самая лучшая альтернатива для России. С научной точки зрения можно сказать, что тысячелетний монархический эксперимент в России показал, что монархия создала Россию. Так что для России является наилучшим то, что ее создало, то есть монархия, а наихудшим то, что ее разрушило и продолжает разрушать, то есть социализм в окружении всех других антимонархических измов. Bo-вторых, одновременные многоголосные вариации в нюансах монархических мнений являются как раз отличительным признаком монархической мысли. Партийные идеологии отличаются унисонной стройностью, так как они насилуют всякую свободную мысль, подчиняя ее очередной генеральной партийной линии. Когда же такая жесткая окоченелость доводит до полного интеллектуального (и не интеллектуального) паралича, тогда проводится очередная реформа или перестройка партийной программы и партийной идеологии. После этого новая программная вариация снова подвергается оцепенению, до следующей перестройки. Монархическая же мысль постоянно прогрессирует органически, эволюционируя постепенно, в согласии с движением с истории, с помощью аккорда схожих, но не монотонных, одновременных мнений. "Наша Страна" поэтому и дает место на своих страницах свободному высказыванию мнений, в рамках не только узко монархического, а вообще почвенно-патриотического диапазона. В ней нередко публиковались статьи даже и не монархистов, так как она является русской национальной патриотической газетой. Она лишь против явного или тайного антимонархизма.

 

—Многие возникающие сегодня у нас партии и группировки пишут и публикуют политические программы. Почему "Наша Страна" не имеет своей ясной и четкой программы?

— "Наша Страна" не является ни партией, ни партийным органом, а посему и не может иметь схоластической партийной программы. С самого начала ее издания было определено, что она является органом русской монархической мысли. В общем монархическом диапазоне "Наша Страна" занимает позиции народной монархии, позиции, разработанные в труде "Народная монархия" основателя газеты Ивана Лукьяновича Солоневича. Затем, в течение сорока с лишним лет, монар­хические позиции газеты беспрестанно уточнялись в статьях на ее страницах. Перечислять их в данном случае невозможно. Однако, по случаю сорокалетия газеты, и в ответ на просьбы из России, были опубликованы "Монархический проект", в номере 2000, от 3 декабря 1988 года. и "Программа для России", в номере 2034, от 29 июля 1989 года. Затем "Программа для России" была перепечатана в мартовском номере 1990 года "Литературного Иркутска". В "Программе" делаются многочисленные ссылки на прежде опубликованные в газете статьи на программные темы.

 

—За какую монархию, самодержавную или конституционную, стоит "Наша Страна"?

 

— Сам по себе так сформулированный вопрос содержит в себе противоречие, делающее невозможным ответить на него однозначно, без одновременного уточнения смысла обоих понятий. Это все равно, если бы нас спросили, какой стул мы предпочитаем, со спинкой, с сиденьем или с ножками. Выбирать в таком случае было бы невозможно, потому что мы хотим стул одновременно и с ножками, и с сиденьем и со спинкой. Вообще, этот вопрос является рутинным повторением уже давно разработанного провокационного вопроса, нарочно сформулированного так, чтобы любой ответ можно было раскритиковать. С научной точки зрения, со времен классиков политической науки, известно, что любое государство имеет какой-то строй. Этот строй и является конституцией, по-гречески "политейей", то есть одним из необходимых элементов го­сударства. Так что, любое государство, строго говоря, является консти­туционным, разве что за исключением абсолютной тирании (вроде тирании того же Гитлера), каковая — опять же в согласии с классиками — даже и не является в полном смысле слова государством. Другое дело, что конституции бывают разные, в первую очередь писаные и не пи­саные. Например, Англия не имеет писаной конституции, но это не зна­чит, что у нее вообще нет конституции, или что она не является консти­туционной монархией. Государство Израиль тоже не обладает до сих пор писаной конституцией. Российское Государство обладало конституци­ей, которая только называлась по-русски: "Основные законы". Сама поли­тическая история государств, со всеми их политическими и юриди­ческими прецедентами, образует политический строй, или конститу­цию каждой страны. Лишь наново основанные новые государства (как, например, бывшие английские и испанские колонии в Америке) должны были писать с самого начала новую писаную конституцию, из-за отвержения ими политических прецедентов своих метрополий. Если же под выражением "конституционная монархия" понимать "ограниченную монархию", то, например, само определение "православная монархия" обозначает, что наша русская монархия в действительности является таким строем, который на Западе формально принято называть ''конституционной монархией"... с той лишь разницей, что форма, способ и содержание этих ограничений иного порядка". ("Программа для России"). Кроме того, выражение "народная монархия" тоже указывает на "сочетанность властей", по выражению Л. А. Тихомирова. А любая сочетанность предполагает не только дополнение, но - вследствие этого — и ограничение одних составных частей другими. Ми за православ­ную, самодержавную, народную и соборную монархию. А значит, и за конституционную, так как сочетание самодержавия с православием и с народным и соборным строем в рамках правового государства требует определенных основных законов, сиречь конституции (для тех, кто любит это иностранное слово).

 

— В объявлениях "Нашей Страны" в печатных органах Русского Зарубежья говорится о ее приверженности "самодержавию". Если "Наша Страна" стоит за самодержавие, то встает вопрос, возможно ли вообще самодержавие в наш век, когда эпоха абсолютизма осталась далеко позади?

 

—Опять же в этом вопросе заключено противоречие. Самодержавие ни концептуально, ни исторически не имеет ничего общего с абсолю­тизмом. Абсолютизм —западно-европейское явление, существовавшее между, периодами феодализма и либерализма. Самодержавие надо понимать, как один из видов монархической верховной власти, то есть суверенности. Л. А. Тихомиров различает три вида монархий: деспотические (как, например, в древних восточных государствах), абсолютные (как в императорском Риме и во Франции времен Людовика 14-го) и самодержавные, то есть "чистые, истинные монархии". Сегодня еще можно добавить вид символических или номинальных монархий. Исторический характер русской верховной власти был принципиально предопределен с самого начала русского государства, в первой его столице, в Новгороде. Двумя главными функциями княжеской власти изначала были: верховный суд и верховное военное командование. Вер­ховная власть на войне отличается от всех других властей. Римляне, с их четкой терминологией, называли ее "империум", в отличие or всякой другой власти, называемой "потестас". "Империум" и суд в Риме были функциями сначала царей, затем преторов ("пред-ходящих"). Эти функции были вскоре разделены: "империум" стал функцией консулов, а суд остался функцией преторов. Л. А. Тихомиров, в своем труде "Монар­хическая государственность", обращает однако внимание на то обстоятельство, что эти две функции верховной власти недостаточны для ее полноценности, так как основным признаком верховной власти является право помилования. В Риме же право помилования принадлежало народу, а не царям и консулам, а посему в Риме верховная власть была принципиально демократической. Кроме того, согласно Л. А. Тихомирову, самодержавная монархическая верховная власть "выражает весь дух, предания, верования и идеалы народа". В России, со времен святого Владимира, православное христианство является содержанием этих верований и идеалов, а сама идея монархии прогрессивно уточ­няется, как идея единоначалия в соборности. (Слово "монархия" можно перевести не только как "единовластие", но и как "едино­началие"). Иван Грозный впервые употребил титул Самодержца после завоевания Казани и Астрахани. Это ясно указывает на его значение в смысла "полной независимости", или "независимой суверенности", потому что только после покорения этих двух татарских ханств Россия окончательно преодолела эпоху зависимости от татар. Кроме того, принятие этого титула Иваном Грозным после его венчания на царство и после учреждения им земского собора и самоуправления на местах, раскрывает его истинный смысл. Миропомазание на царство подтверждает принципиальную независимость верховной самодержавной власти от всех чисто человеческих и общественных факторов (в согласии с природой царства в Древнем Израиле), а учреждение Земского собора и самоуправления говорит о противоположности самодержавия абсолю­тизму. Заявление Ивана Грозного, в своей речи народу на Красной Площади в 1550 году, что сам царь является последней судебной инстанцией, подтверждает не только изначальную функцию русской монархии, но и ее отождествление с функцией царя, определенной царем Соломоном: "Царь, сидящий на престоле суда, разгоняет очами своими все злое" (Притчи, 20, 8). В заключение, идея русского самодержавия является не только идеей действительной политической независимости, но и независимости идейной.

 

(2119.25.5.I99I)

 

СОБОРНОЕ САМОДЕРЖАВИЕ

 

— Что вы подразумеваете конкретно под "самодержавной монар­хией"?

 

— В ответе на предыдущий вопрос, было отмечено существование нескольких видов монархий, в ряду которых самодержавная монархия была определена Л. А. Тихомировым, как "чистая, истинная монархия". Самодержавная монархия не является ни абсолютной, ни символической (номинальной, или просто декоративной). В абсолютных монархиях вся власть должна концентрироваться в одном только монархе, что сегодня практически невозможно. В номинальных или декоративных монархиях у монарха нет практически никакой власти, что лишает монархию ее естественных функций. Однако, даже в тех государствах, в которых власть монарха сведена почти до нуля, одно ее наличие, даже чисто декоративное, все же придает устойчивость всему политическому строю, что показывает преимущество монархической формы верховной власти.

"Наша Страна", как орган русской монархической мысли, начиная с И. Л. Солоневича, всегда руководилась в области политической мысли двумя критериями: она делала логические (а не идеологические) выводы из реальной исторической действительности. В этом смысле, отвечая на данный вопрос, лучше всего сослаться на конкретное историческое содержание идеи русского самодержавия.

Первое смутное время было преодолено Земским собором в 1613 году, когда было установлено, кому полагается быть царем на Руси. Таким образом, 17-летний Михаил Федорович Романов (внучатный племянник царицы Анастасии) был провозглашен царем и самодер­жцем. Очевидно, что он тогда никак не мог иметь всей власти в стране и таким образом никак не мог быть абсолютным монархом. Одновре­менно, в Русской Церкви продолжалось междупатриаршество: патриарх Гермоген умер в 1612 году, а будущий патриарх Филарет вернулся из польского пленения лишь в 1619 году. Ввиду этого, на Земском соборе, в согласии с "неписаной конституцией" России, председательствовали временные возглавители Русской Церкви, сначала митрополит Пафнутий Крутицкий, а по его смерти митрополит Ефрем Казанский. Михаил Федорович с этого момента, несмотря на свое бессилие и не обладая никакой властью, уже был самодержцем и всякая законная власть в России могла быть утверждена и подтверждена только им. Была уст­ановлена абсолютно ни от кого независимая, а посему легитимная верховная государственная власть, корень действительной суверенности и ориентир, столп и утверждение всех других законных го­сударственных властей. В стране снова появился законный хозяин. Этим и был положен конец Первому смутному времени, что было засвидетельствовано, с одной стороны, жизнью Ивана Сусанина и, с другой стороны, жизнью ляхов, искавших погубить беззащитного самодержца.

После этого Земский собор заседал беспрерывно в течение десяти лет. Вот как определяет это положение профессор А. В. Карташев: "Правление царя Михаила после Смуты характеризуется усиленной практикой тогдашней неписаной конституции, т. е. созывом частых Земских соборов из выборных депутатов". (Очерки по истории Русской Церкви. Париж. 1959. Т. 2, стр. 95). Эта неписаная конституция регули­ровала также симфонию с Православной Церковью и определяла ограни­чения верховной власти в России. Юридически это было сфор­мулировано в 1610 году русским посольством в Польше (в котором принимал участие и митрополит Филарет Ростовский, будущий патриарх):

"Изначала у нас в русской государстве так велось: если великие го­сударственные или земские дела начнутся, то государи наши призывали к себе на собор патриархов, митрополитов, архиепископов и с ними советовались. Без их совета ничего не приговаривали".

"Судебник" 1650 года, первый Свод законов России после "Русской Правды" Ярослава Мудрого, был разработан земским собором при царе Иване Грозном. Второй Свод "Соборное Уложение" 1849 года, был разработан земским собором при царе Алексее Михайловиче. Наши самодержцы сами законов не писали, а лишь утверждали законы, разработанные боярской думой и земским собором, наподобие того, как сегодня утверждают законы президенты современных республик, с той лишь разницей, что всю ответственность перед Богам и перед людьми наши цари брали исключительно на самих себя. Даже правительственные указы не исходили от одного царя, а совместно от царя и от боярской думы или же только от одной боярской думы. В первом случае употреблялась формула "великий государь указал, и бояре приговорили", а во втором случае только: "бояре приговорили". M. M. Сперанский называет их: "именные указы с боярским приговором" и "боярские приговоры". Начиная с Петра Первого, на основании западных прецедентов, учащается практика именных указов царя без боярского приговора. Профессор Н. Н. Зызыкин считает, что именно с этого момента впервые начинают смешиваться понятия "самодержавие" и "неограниченность".

Эти исторические факты недвусмысленно подтверждают, что кон­кретно установленное в России самодержавие било самодержавием царя совместно с Церковью, совместно с народом и совместно с государст­венным советом высших военных и гражданских руководителей, при административном и судебном самоуправлении на местах. Это было соборное самодержавие. Профессор А. В. Карташев употребляет выражение "демократическая монархия": "И вот, монархия...пред­почла быть демократической". (Там же. т. I. стр. 442). Иван Солоневич одновременно скажет, с иных позиций, по существу то же самое: народная монархия. Такое соборное самодержавие было затем на прак­тике — хотя и не в принципе — ущерблено в процессе конституционных перестроек России на тогдашний европейский лад в 18 веке, что и вызвало позднейшую слабость нашего политического строя, особенно перед лицом злостной революционной конспирации. Попытки преодоления этой ущербленности при Александре Втором и Николае Втором и были причиной ожесточения этой конспирации.

Конечно, все эти примеры имеют принципиальный характер. Дело в принципах, а не в той или иной неповторимой исторической обстановке. Точно так же, когда англосаксонские страны сегодня возводят свою демократию к "Великой хартии" короля Иоанна Безземельного 1215 года, имеется ввиду принцип законно оговоренного расширения привилегий, а не тогдашние конкретные политические обстоятельства в Англии (вклю­чая крепостное право), бывшие гораздо более жестокими, чем в нашей стране.

В заключение, можно еще добавить, что самодержавие нашей исторической монархии до некоторой степени можно сравнить с самодержавием верховного суда в США, который сам определяет гра­ницы своей собственной власти по отношению к остальным властям, вплоть до того. что в деле "Marbury v. Мadison" была отвергнута идея "соравенства" властей, в пользу "судебного превосходства". (С. Herman Pritchett. The American Constitution.). А в дореволюционной официальной программе Российской Социал-демократической Рабочей Партии", после указаний, что "ближайшей политической задачей" этой партии "является низвержение царского самодержавия", в пункте I. обещается "обеспечение самодержавия народа, т. е. сосредоточение всей вер­ховной государственной власти в руках законодательного собрания". Из чего видно, что самодержавия бывают разные, в том числе монархиче­ские, судебные и даже социал-демократические. Каждое из них широко проявило себя на практике, и на основании объективной оценки этих проявлений наш народ и должен сделать свой свободный выбор дли будущего.

 

— Как вы конкретно представляете себе сегодня восстановление монархии в России?

 

— Конкретных обстоятельств будущего представить невозможно. Но не только можно, но и весьма полезно, представить себе общие контуры возможных будущих политических сценариев для спасения. России. Вышеописанные принципы нашего исторического государственного строя являются с объективной точки зрения наилучшими возможными в нашей стране ориентирами для этого спасения.

Первым шагом в атом направлении должно быть восстановление Го­сударства Российского. Так как оно никогда законно не было упразд­нено, его восстановление может быть провозглашено по инициативе лю­бого россиянина, в согласии с правовой теорией о происхождении го­сударства, сформулированной основателей сионизма Теодором Герцлем, считавшего эту теорию юридическим основанием для восстановления Государства Израиль. Согласно этой теории: "Когда оказываются в опасности блага... каждый имеет право вмешаться, чтобы их спасти... Для государства эта высшая необходимость мотет быть сформулирована по-разному..." Герцль заимствует эту правовую теорию у римлян, "которые создали, благодаря их чудесно развитому сознанию права, в фигуре "negotiorum gestio" ценный шедевр." Такая институция: "учреждена в пользу хозяина, народа, в состав которого входит, естественно, и caм управляющий... внутренний раскол лишил бы народ защиты от внешних опасностей. Невозможно привести всех к согласию. Поэтому управляющий берет на себя командование и становится во главе." Но он "отвечает за всякую небрежность, даже по отношению к делам, которые он взял на себя и которые не были удачно закончены по его вине..." (См. "Мысли вслух" в номерах 1957 и 1958, перепечатанные в израильском журнале "Круг" в номере 554).

Такая инициатива должна при первой возможности созвать Земский собор ("Совет всей земли"), единственный легитимный орган государ­ственной власти в России в междуцарствие. Форма созыва и состав этого Собора могут свободно варьировать, в зависимости от обстоятельств. Необходимо лишь придерживаться основных конституционных принци­пов: I. В отсутствие царя, на Соборе председательствует представитель Русской Церкви. 2. В состав Собора обязательно входят представители Церкви, воинства и выборные земские представители. 3. Все члены Собора представляют страну ("землю"), а посему на Соборе не может быть партийных или иных Фракций, отчуждающих волю земских представителей. 4. Собор должен подтвердить свою преемственную связь с предыдущими Соборами. 5. Собор может сам организовать свою вну­треннюю Структуру по своему усмотрению на отдельные палаты, как это иногда и делалось раньше. Он должен выделить из своей среды высший государственный совет, для ведения го­сударственных дел.

(2131.8.6.1991)

 

 

НЕ ПО СЛОВАМ СУДИМ, ПО ДЕЛАМ

 

— У демократов в СССР имеется конкретная программа концепций, легко перечисляемая и легко запоминаемая. Например: многопартийность, рыночная экономика, парламентаризм. Монар­хисты же говорят только о царе. Не кажется ли вам, что этого мало, ввиду сложности сегодняшних проблем?

— Прежде всего, необходимо отметить неточности и предвзятости, заключающиеся в этом вопросе.

Во-первых, монархия в России была установлена демократически самим народом на вече в Новгороде в 862 году: "Реша сами в себе: поищем себе князя, иже бы володел нами и судил по праву". (В этой учредительной Формуле уже имеется первое "конституционное" огра­ничение: судить по праву). Затем, после Первого смутного времени, монархия была демократически единогласно подтверждена ("яко едиными усты вопияху") Великим Всероссийским Собором, с уча­стием "всего Российского Царства выборных людей". Наоборот, в начале Второго смутного времени, монархия в России была "де-факто" (но не "де-юре") упразднена неконституционным и недемократическим образом группой никем не выбранных самозванцев, без голосования ни населения, ни его представителей. Как было отмечено в предыдущих ответах, русская монархия была по своей сути народной и демокра­тической. В большинстве случаев, сегодняшние монархии в мире тоже демократичны.

Во-вторых, перечисляемые в этом вопросе "рыночность, парламентаризм и многопартийность" отнюдь не являются исклю­чительным достоянием сегодняшних "демократов" в СССР. Русская монархия была с самого своего зарождения рыночной системой. Само понятие "города" обозначало "огораживание" (охранение) рыночной и вечевой площади. Изначальные функции русской монархии заключались в охране этого рынка и ведущих к нему торговых путей и в возглавлении суда на рыночной площади. Само древнерусское государство было своего рода военно-политической предохранительной оболочкой великого торгового (рыночного!) "пути из варяг в греки". Народное хозяйство  царской России, вплоть до февральского путча, было оптимально рыночным, без капиталистических передержек, в том числе и без концентрации финансовой власти над экономикой. Что касается "парламентаризма", то сегодняшние "демократы" забывают (или, вернее, просто не знают), что сама институция парламента является монархическим учреждением. Первые в истории парламенты были учреждены Французской и английской монархией, при Людовике Девятом (1226 - 1270) и при Генрихе Третьем (1216 -1270). В России княжеская власть еще гораздо раньше этого сосуществовала с народ­ными собраниями (вече) и с советом бывших и действительных государ­ственных руководителей (старшая дружина, в Новгороде "господский совет", а затем в Москве "дума"). Со времен святого Владимира появляется также "освященный собор", состоящий из митрополита, епископов и других видных представителей Церкви. (В Англии "господский совет" и "освященный собор" сливаются воедино в верхней палате парламента, в палате лордов, в духе англиканского слияния церкви с государством, в противоречие православной идее симфонии). Со временем, все эти учреждения в России образуют и составляют земский собор. В момент Февральского переворота в России существовал парламент, к сожалению не на русский, а на западноевропейский образец, что и явилось причиной его беспочвенности и слабости. Февральский переворот самовольно, самозвано и антидемократически упразднил этот парламент, состоявший в своем большинстве из пар­тийных интеллигентов, но вряд ли бы он смог так легко разогнать земский собор, состоящий главным образом из представителей "тяглого" народа. И, наконец, многопартийность в сущности вообще не является предпо­сылкой ни демократии, ни республики. Ни в одной демократической республиканской конституции прошлого века вообще не говорится ничего о партиях. Первые в истории институционализированные партии появились в монархиях: в Восточной римской ("византийское") империи (партии "зеленых" и "синих", зародившиеся на ипподроме, а затем занимавшие определенные места во время придворных церемоний) и в Англии. В России до Февральского переворота тоже существовало много партий (в I906 году был издан "Полный сборник платформ всех" 16-и тогда существовавших партий). К сожалению, большинство руководителей этих партий были в негласном заговоре против российского государства (даже во время войны), как это недавно было подтверждено авторитет­ными свидетельствами (например, в посмертно опубликованной статье Б. Николаевского в журнале "Грани" номер 153).

В-третьих, монархисты не "говорят только о царе". Они тоже всегда выдвигали "легко перечисляемые и легко запоминаемые" формулировки своих основных идей. Например: "За веру, царя и отечество". Или: "Православие, самодержавие, народность". Или известное выражение К. Аксакова: "Царю сила власти, народу сила мнения". В наши дни немало подобных выражений сформулировал И. Л. Солоневич, как например: "самодержавие и самоуправление".

В заключение, отвечая по сути на поставленный вопрос, можно сказать, что идея русской монархии является самой полной и цельной идеей, содержащей в себе сложную гамму концепций, пригодных для разрешения всех сегодняшних сложных вопросов, включая в той или иной степени и все концепции, которыми пытаются пользоваться по отдельности сегодняшние ''демократы".

"Наша Страна" в своем юбилейном двухтысячном номере предложила монархический проект, состоящий из четырех принципов:

"I. Отделить партию (партии) от государства. 2. Признать право всех граждан быть хозяевами. 3. Дать превосходство обществу над го­сударством. 4. Установить независимый суд. Затем, в номере 2025, в статье "Монархическая альтернатива" было намечено конкретное содержание этих принципов, в следующих семи пунктах определяющих наше государство как: христианское православное государство, соборное государство, правовое государство, земский строй, союзное го­сударство, государство хозяев-собственников, почвенное и независимое государство. Эти пункты были уточнены и развиты в "Программе для России", в номере 2034.

 

—В демократическом лагере, помимо идеи самой демократии, усиленно склоняется идея либерализма. Почему монархисты против этой идеи?

 

—В данном случае, снова приходится указывать на необходимость отличать в политике слово от дела, кажущееся от действительного, декламируемое от творимого. Сегодняшние "демо-либералы" в СССР часто ориентируются на Февральский путч. говоря, что "он был либерального толка". Однако, этот путч ликвидировал парламент, отменил земельную реформу Столыпина, начал выпускать бумажные деньги без покрытия. Если подходить к политике с научной, а не с идеологической точки зрения, то в связи с этим необходимо ответить на следующие вопросы: Что было либеральнее, учреждать или упразднять парламент? Что было либеральнее, проводить земельную реформу, укрепляющую сельскохозяйственный рынок, путем расширения земельной собственности среди земледельцев, или же приостанавливать ее? Что было либеральнее, обеспечивать устойчивость стоимости и обращаемость выпускаемых государством денежных знаков, иди же заниматься их фальсификацией путем бесконтрольной эмиссии, без покрытия? От ответов на эти и им подобные вопросы, будет зависеть содержание того или иного понимания "либерализма". А от этого содержания, в свою очередь, будет зависеть и отношение к нему монар­хистов. Если под либерализмом понимать заговор против действующей конституции, закрытие парламента, реакционное отношение к земельным реформам, инфляционный выпуск бумажных денег, то, конеч­но, монархисты против такого либерализма. А тем паче, если под либерализмом также понимать и полную ликвидацию воякой дисци­плины в вооруженных силах, вплоть до их развала, тесный союз с со­циалистами, принципиальную антирелигиозность и систематический подрыв народной нравственности. Если же под либерализмом понимать широкую судебную реформу, с введением гласного суда с присяжными, как это было осуществлено реформой императора Александра Второго, стремление к миру во всем мире, путем конкретных инициатив вроде Гаагской мирной конференции, созванной по предложению царя Николая Второго; полную политическую свободу в рамках нравственного и законного порядка, без хаоса и без развала; полную экономическую свободу, включая всеобщее право всех земледельцев быть хозяевами возделываемой ими земли и всех вообще граждан быть хозяевами в лю­бом экономическом деле; строгую финансовую дисциплину государства, обеспечивающую твердую и свободно обращаемую валюту; то в таком случав — и только в таком случае — монархисты со спокойной совестью смогут сказать, что они либералы.

Для разбора этих вопросов могут быть два подхода: идеологическо-риторический и прагматический. Во времена керенщины, идеологиче­ски и риторически было много номинального либерализма Но прагмати­чески при царе было гораздо больше реального либерализма. Рубль был рублем, а не керенкой. Даже на копеечных почтовых марках было написано на обратной стороне, что они имеют разменную цену денег, так что копейка тоже была копейкой. Керенский же печатал бумажки в пять и даже в десять тысяч рублей, но их реальная цена соответствовала реальности прокламируемого им либерализма. Не помогала и свастика на новых деньгах, вместо русского герба. Один читатель "Нашей Страны" как-то давно рассказал в редакции, что он в Киеве во время февральщины услышал пояснение на этот счет от одного рабочего: "Який ж то рубль без корон? Це не рубль, а бумажка". Россия даже во время войны кормила хлебом своих союзников, потому что восемьдесят процентов пахотной земли в Европейской России и сто процентов па­хотной земли в Азиатской России принадлежали крестьянам. Когда же произошла "либеральная" революция, первой заботой либерального премьера Англии Ллойд Джорджа было узнать, сможет ли Россия и дальше поставлять Англии и Франции хлеб. Как видно, киевский рабочий и английский премьер имели схожее мнение о "либеральности" наших "либералов".

Как показывает практика, в России реальный либерализм может быть осуществлен только под покровом монархии.

 

(2132.15.6.199I)